Паша уткнула лицо в ладони и разрыдалась. Иван подошёл к ней, положил ладонь на волосы:
— Прости, родная! На самом деле, я о многом не подумал. что ж, лечиться так лечиться! Как скажешь. Ну. не плачь! Лучше расскажи о Москве.
Паша долго не могла успокоиться. Зина принесла чай и попыталась разговорить её:
— Мильманы все здесь, в своей комнате. Ещё не знают, что ты приехала. Паша, где ты жила в Москве?
— У Анастасии Громовой, на Арбате… Ваня знает, её родственники у нас в совхозе работают. Хорошая женщина. Попыталась найти Раечку Усольцеву, стала звонить по телефону, мне ответили чужие люди, сказали, что она умерла. Помнишь, я рассказывала о ней?
— Да, помню. Какая жалость! Ну. а как твои бумаги. помогли?
— Не знаю, что помогло больше. Наверное, мои костыли! Министерство совхозов выделило свою работницу в помощь, но машины не дали. Пришлось ездить с ней в метро, на такси. Но что бы я без неё делала? Она город знает.
Сначала приехали мы в Министерство здравоохранения СССР. Повела она меня в секретариат, я написала заявление. Начальник секретариата — полковник медицинской службы — внимательный дядечка, выслушал меня и говорит:
— Идите к заместителю министра, он — фтизиатр, но он приедет на следующей неделе. Другие могут затянуть решение вопроса, а этот — ответит сразу.
Пришлось ждать следующей недели.
Приходим в приёмную. Сидит секретутка размалёванная. На нас — ноль внимания. Покопалась в своей сумочке, поёрзала задницей, потом заглянула в какой- то журнал:
— Заместитель может принять через неделю. Я запишу вас.
Тут заходит этот полковник: «В чём дело?» Снимает трубку с телефона секретарши, здоровается с замминистра, объясняет ситуацию, спрашивает: «Принять можете?» Потом мне: «Проходите!» Девица — аж перевернулась на стуле!
Протягиваю замминистра бумагу от Набатова с просьбой выделить стрептомицин, он задаёт вопросы, просит присесть, а я: «Вы знаете, мне удобнее стоять». «Что с вами?» — спрашивает, начинаю объяснять: «У мужа пошла кровь горлом, поехала за билетами, чтобы вести его в Воронеж, ночью поезд на переезде врезался в нашу машину.»
Моя сопровождающая встряла: «Я представитель министерства совхозов, очень просим выделить стрептомицин, мы гарантируем оплату!»
Замминистра нахмурился, смотрит в мою бумагу:
— Мы только начали производить стрептомицин. — Услышала это, сердце моё упало! Ну, думаю, сколько ж по Союзу больных, а среди них всякого начальства — что там мой директор совхоза! А он:
— Мы пролечим его в своей больнице, а вы эти деньги отдайте семье. Сколько у вас детей?
Двое, говорю, мальчиков. и третья будет — девочка. По нему видать — редко улыбается, а тут — улыбнулся! «Езжайте в Министерство здравоохранения РСФСР, там вам направление оформят и включат в приказ о выделении медикаментозных средств на курс лечения».
Едем. Встречает женщина, очень радушно, не знаю даже, кто она: «Не волнуйтесь, звонил сам замминистра, все ваши бумаги оформляются, отсюда поедете прямо в клинику».
В этот день мы не успели, поехали на следующий, а это была пятница. В пятницу в центральной туберкулёзной клинике Москвы из начальства никого не застали, пришлось ехать в понедельник.
Здесь мы с Соней Маркеловой (это моя сопровождающая из министерства) попали к заместителю главного врача Гуровскому. Энергичный такой, быстрый. Пробежался глазами по бумагам, вернул нам их.
— К сожалению, мест пока нет!
Я — в слёзы. А он взял меня за плечи и слегка так встряхнул: «Не плакать, девушка! Вон какая боевая, — говорит, — на костылях до Москвы добралась, всего добилась. Всего-то несколько дней ждать! Оставьте свой адрес и спокойно езжайте к мужу! Вышлем вам открытку».
За билетами — билетов нет! Опять министерство родное выручило, взяли мне билет на тридцатое.
В дверь постучали, в дверном проёме показалась шевелюра Давида:
— Кто-то к нам из Москвы приехал? И молчит, как мышка. Со щитом, Пашуня?
— Со щитом, со щитом. Скоро в Москву едем!
Подхватилась Зиночка:
— Давид Ильич, сюда не заходить, а то я вам быстро «намордник» привяжу!
— Привяжи, привяжи! Сама бегаешь без повязки, и Паша вон тоже.
— И верно! Сейчас я всех одену в маски, и будет настоящий Новый год! Говорить будем только глазами! Как жаль, что этот Новый год у нас будет без песен.
— Почему это? — откликнулся Иван. — За меня Пашуня споёт, у неё ещё лучше получается! А на меня не смотрите — я покушаю да спать!
— Нет, мне не до песен. Устала, хочу отдохнуть. Вот вернёмся из Москвы — и споём!
— А бокалы поднять? Мы вас ждём! — настаивал Давид Ильич, и Паша сокрушённо покачала головой. Разве он не понимает, с чем имеет дело? А если понимает, то он такой же, как Ваня, оптимист — верит, что ничто к нему не пристанет, что кому суждено заболеть, тот и заболеет.
* * *
Второго января Паша достала из почтового ящика открытку с московским штемпелем. В ней сообщалось о предоставлении места Марчукову И. П. в клинике на пятое января.
Зина с Лёней проводили их на поезд, и на следующий день они с Ваней подъехали на такси к больнице. Паша, оставив Ивана в приёмной, отправилась с открыткой к Гуровскому.
Гуровский оставил свой кабинет и сам побежал по этажам, чтобы определиться с местом. Койка нашлась в отдельной маленькой палате, на третьем этаже, рядом с окном, выходившим во двор. Из окна нещадно дуло, хотя оно и было заклеено, и Гуровский дал команду заложить его матрасом.
В этот же день Паша познакомилась с профессором Шульцем — лечащим врачом мужа. Паша не представляла себе профессора без бороды, и в этом Арнольд Францевич — то ли еврей, то ли немец, а может, и то и другое вместе — её не разочаровал: седая бородка с усами, белоснежный халат с такой же шапочкой, тонкая оправа пенсне — в общем, видом «нашего» врача она осталась довольна. Теперь, когда её Ваня был в надёжных руках, — она отправилась на Арбат, к Анастасии. На базар они пошли с ней вместе: нужно было купить Ване что-нибудь тёплое, чтобы грело грудь и спину, а также баранины и молока.
На толкучке Паша увидела заячью безрукавку, подержала в руках — лёгкая, тёплая и недорого — как раз то, что надо.
Утром Паша была уже в больнице. Безрукавка пришлась впору, на неё можно было надевать сверху длинный больничный халат из байки.
— Ваня, а вот это ты должен пить утром и вечером, перед сном! — она достала из сумки металлический немецкий термос, который Володька привёз в подарок. — Здесь кипячёное молоко с топлёным бараньим жиром.
— Фу, какая гадость! — сморщился Иван. — А нельзя ли по отдельности?
— Нельзя! Я ещё добавила туда мёда, буду приносить каждый день.