Казалось, он меня не слышал. Вдалеке в облаке пыли дребезжала поливальная машина. Папа сорвал с дерева твердокаменный персик, и, едва не раздавив его, швырнул в сторону поливалки.
— Папа, — снова позвала я.
Он яростно замахнулся, словно хотел бросить персиком в меня. Я удивленно отступила.
— Она убила тебя, — сказал он, — чтобы спасти свою драгоценную Френси. Ты ее звала, она оставила тебя умирать. Подожила руку на щеку и подоткнула одеяло. Она погубила тебя! — Папа со злостью бросил на землю очередной плод, который откатился к моим ногам. — Убийца! — воскликнул отец и потянулся за очередным персиком. Я протестующее вскинула руку.
— Папа, прекрати! Это же персики! Это же деньги! Отец обессилено уронил руки и уставился на поливалку, что с грохотом приближалась к нам. Она тащила за собой гроб. Мой гроб.
— Я уже расплатился, сполна, — тихо ответил он.
Мне вспомнилось лицо Мамиты, которая подумала, что я принесла платье для погребения Сомбры, и я взглянула на свой, похожий на саван, наряд. До меня наконец дошло…
— Папочка! Я не умерла. Я выздоровела.
— Она отдала пенициллин Френси, — произнес он. — Ты еще лежала в оранжерее. Перед тем, как отправить Френси за мной. Ты истекала кровью, а она скормила Френси весь пенициллин, даже руку тебе не перевязала.
— Это не имеет значения, — ответила я. — Мне не нужны лекарства. Я излечилась от скарлатины сама!
Наконец, он начал понимать, постепенно, как понимала я, когда лежала там, на большой кровати.
— Мы считали, что ты неуязвима для стрептококка. А ты все-таки подхватила его. Мы думали, у тебя иммунитет…
— Папа, у меня нет иммунитета, но я переношу скарлатину. Всю жизнь ее переносила.
Я подняла персик с земли и протянула отцу. Он смотрел на меня в оцепенении.
— Мы думали, у наших детей будет иммунитет…
— Я понимаю, папа. Вы знали, чего хотели добиться, но не догадывались о результатах. — М не захотелось его обнять. — На Хейвене постоянно появляются новые штаммы стрептококка. Невозможно обладать иммунитетом к каждому из них.
Медленно, словно во сне отец вытащил из кармана нож и разрезал им толстую, бледную кожицу персика, оказавшегося на удивление мягким внутри. Он попробовал плод на вкус, а я с волнением наблюдала за ним.
— Вкусно, папа? — спросила я. — Персик сладкий?
— Слаще меда, — ответил отец, обнял меня и прижал к себе. — Хейз, милая! Мы хотели побороть стрептококк, и у нас получилось! — воскликнул он и с гордостью посмотрел на меня. — Отправляйся-ка ты к Мамите. Здесь ты ничем не сможешь помочь. Но у всех работников, которые живут у Мамиты на ферме, такой же генетический код, как и у тебя. — Глаза отца наполнились слезами. — Все-таки ты — мой самый дорогой урожай… Ну, беги! — сказал он, и отправился через поле домой.
Я смотрела отцу вслед… Не было сил окликнуть его, объяснить, как сильно я их всех люблю. Я перелезла через заборчик и встала на дороге, глядя на разбросанные персики.
Поливальная машина заканчивала свой привычный объезд на вершине холма. А что, если прокатиться до Мамиты на своем гробу, даже не замочив выпускного платья. Внезапно эта затея показалась мне самой лучшей на свете — победно проехать на собственном гробу в белом платье с развевающимися красными лентами!
На вершине холма я перевела дух и оглянулась на персиковое дерево. Френси стояла у ствола и словно спрашивала о чем-то. Мама накрутила ей волосы сахарной водой, и они не развевались на ветру, как мои ленты. Сестра прижала тонкие руки к груди, и казалась такой же неподвижной, как коричневый туман вокруг нее. Я была слишком далеко и не видела, как она дрожит. А если бы увидела, возможно, и не поняла бы, что это значит… Я не для того родилась, чтобы толковать предзнаменования.
— Я принесу вам пенициллин, — крикнула я, но и папа, и Френси были слишком далеко, и не расслышали моих слов. — Я принесу лекарство, даже если придется пешком идти до самого «Магассара»! Не беспокойтесь! Карантин со всей планеты снимут, я знаю!
Поливалка прогремела мимо меня, заглушая мои слова. Я побежала к ней и запрыгнула на крышку гроба.
— Не волнуйся, Френси, — закричала я, приложив забинтованную ладонь ко рту и вцепившись здоровой рукой в поручень поливалки. — Мы будем жить вечно!
Ви опаздывала. Задерживались и немецкие бомбардировщики: было уже восемь, а сирены все молчали. В тот вечер Джек и явился к нам на пост.
— Наша Виолетта, похоже, забросила ВВС и принялась за воздушных наблюдателей, — сострил Моррис. — Так их очаровала, что они даже сирены забыли включить.
— Тогда и нам лучше поостеречься, — отозвался Суэйлс, снимая каску; он только что вернулся с обхода. Мы сдвинули чашки, фонарики, противогазы, освобождая место на застеленном клеенкой столе. Твикенхем сгреб свои бумаги в стопку возле пишущей машинки и стал печатать дальше.
Суэйлс налил себе чаю.
— После них возьмется за гражданскую оборону, — продолжил он, потянувшись за молоком; Моррис подтолкнул к нему кувшинчик. — И нам всем придется держать ухо востро. — Он поглядел на меня и усмехнулся. — Особенно молодым, вроде Джека.
— Мне это не грозит, — ответил я. — Меня скоро призовут. А вот Твикенхему стоит поберечься.
Твикенхем взглянул на меня.
— Поберечься? — спросил он, держа пальцы над клавишами.
— Ну да, глядишь, наша Виолетта начнет тебя завлекать, — объяснил Суэйлс. — Девушкам нравятся поэты.
— Я не поэт. Я журналист. Как насчет Ренфрю? — Твикенхем кивнул в сторону кроватей в соседней комнате.
— Эй, Ренфрю! — гаркнул Суэйлс и, вскочив со стула, ринулся к двери.
— Ш-ш-ш, — оборвал я его. — Не буди. Он всю неделю не спал.
— Да, правда. Ренфрю не годится: и без того ослаб. — Суэйлс опять сел. — Моррис у нас женат… Моррис, а твой сын, который летчик, — он в Лондоне?
Моррис покачал головой.
— Квинси сейчас на базе в Норт-Уилде.
— Повезло парню, — сказал Суэйлс. — Так что, Твикенхем, остаешься только ты.
— Нет уж, увольте, — ответил Твикенхем, печатая. — Она не в моем вкусе.
— Она ни в чьем вкусе. Верно?
— Она во вкусе Королевских ВВС, — произнес Моррис. Мы помолчали, думая об удивительной популярности Виолетты среди пилотов в Лондоне и его окрестностях.
У Ви были белесые ресницы и волосы тусклого неопределенного цвета, которые она на дежурстве накручивала на мелкие бигуди. Инструкции это запрещали, но миссис Люси не делала Ви никаких замечаний.
Пилоты наперебой приглашали пухленькую глупышку Виолетту на танцы и вечеринки.