Идею пройтись пешком дядя Петя отверг. Спросил зачем-то, читал ли молодой тирмен «Графа Монте-Кристо». Нет, устройство винтовки Флобера, она же «монтекристо», нас не интересует. И фильм с Жаном Маре, а потом с Виктором Авиловым, и еще сериал с Жераром Депардье тоже не в счет. Как с книгой? – переплет, страницы, буквы… Выяснив, что книги «обалдуй» не читал, старик с укоризной насупил густые брови и побрел нога за ногу к остановке троллейбуса.

Данька плелся следом, в уме давая клятву: вместе с Библией купить полное собрание сочинений Дюма и прочесть от корки до корки.

– А нам с собой ничего брать не надо?

– Ничего. Руки на месте, голова на плечах. Хватит. Говорю ж: рутина…

На полупустой «двойке» они доехали до метро «Университет» за пять минут. Дальше все-таки прошлись пешком. Веселый маршрут, весенний: от парка до сада, от памятника до монумента. От пролетарского писателя Горького до народного поэта-кобзаря Шевченко. Впрочем, если рядом с пролетарским писателем гуляли большей частью молодые мамочки с детишками, то к подножию кобзаря возлагали цветы пожилые дядьки в «вышиванках», с вислыми, ниже подбородка, усами. Вокруг дядек танцевали не менее пожилые девушки с лентами. Ага, еще два казака в шароварах.

Что здесь забыли два крупных специалиста по стрелковому делу, Данька не знал.

Казаков отстреливать будем, что ли?

– Манизер, – сказал дядя Петя.

Данька опять не понял, чувствуя себя преступным идиотом.

– «Маузер»?

– Манизер, бестолковщина. Матвей Манизер, скульптор. Создал этот памятник. Заодно снял ряд посмертных масок с великих людей: от Александра Блока до Иосифа Сталина. Считал посмертную маску наилучшим материалом для скульптора.

И без паузы, внезапно, с пугающей обыденностью:

– Сектор чуешь?

Сперва Данька хотел ответить, что не знает такого скульптора, как Сектор. Пошутить, значит. Но шутка застряла в горле. Потому что он действительно почуял сектор. Словно перед стрельбой, когда ты заранее прикидываешь дистанцию и убойные возможности своего оружия, автомат это, пистолет или винтовка, и если винтовка, то какая именно…

Ну да, вот же оно.

Полукружие сектора захватывало часть сада: в глубину примерно до фонтана на центральной аллее. Диаметр, служащий основанием этому знобящему полукругу, тянулся по улице Сумской, от подвальной «Пирожковой» до сквера Победы с «Зеркальной струей».

– Ага…

– Запоминай. Сектор отслеживай сразу. Если ошибешься, потом не исправишь. Он бывает разный, имей в виду. Все зависит от дистанции. Скажем, тридцать-сорок метров для служебного короткоствола или «тэтэшки» – и до полутора километров для «McMillan-M93». Считай, поймал сектор – узнал, что в руках: журавль или синица. Так, теперь ищем удобное место.

– А какое место – удобное?

Дядя Петя посмотрел на парня с одобрением.

– Молоток. Соображаешь. Удобное место – это такой хитрый уголок, где ты в идеале у всех на виду и никого при этом не интересуешь. Даже если минут пять будешь молчать, сидеть без движения и не отвечать на вопросы.

Памятник Шевченко, на взгляд Даньки, находился в самом удобном месте. У всех на виду, на вопросы не отвечает, и никто к нему не пристает. Разве что цветы возлагают. Но говорить о своей идее Петру Леонидовичу он не стал.

Они двинулись в глубь сада по центральной аллее. Нашли пустующую скамейку, присели рядышком. На остальных скамейках пили пиво студенты и играли в шахматы пенсионеры. Мимо вприпрыжку бежала крохотная девушка, ведя на строгом поводке гиганта-мастифа. Мастиф обнюхал Данькину ногу и фыркнул. Девушка сдерживать собаку не стала, да и не смогла бы, по большому счету.

– Чарли не кусается, – сказала девушка в оправдание.

– Мы тоже, – ответил дядя Петя.

Он полез в сумку, которую всю дорогу нес на плече, и достал нарды. Раскрыл доску, умостил на скамейке, взялся расставлять круглые шашечки. Кое-кто из пенсионеров-зрителей двинулся было к новым игрокам, ведомый любопытством, но на полпути обломался. Нарды, в отличие от благородных шахмат, – игра вульгарная, для плебеев. В нарды играют азеры на рынке, если выпадет свободная минутка. Ни тебе изящных гамбитов, ни стремительных миттельшпилей, ни смертоносных эндшпилей.

Скукота.

– Запоминай, – опять повторил дядя Петя, быстро раскидывая шашечки в таком порядке, что со стороны могло показаться: оба игрока на середине партии.

Данька кивнул и пару раз бросил кости: так, для пристрелки.

Оба раза выпало по две шестерки.

– Сходи за пивом.

Сбегав за фонтан, к киоскам – выпадение из очерченного полукружия отдалось болезненным спазмом в спине, – Данька взял две бутылки светлой «Крушовицы». Почему в захудалом киоске продавалось дорогое чешское пиво, осталось загадкой. К пиву он купил четыре пакетика сухариков «с дымком» и бегом вернулся обратно.

Возвращаться оказалось приятно.

– Садись. Открой пиво.

На ключах была открывалка. Бутылка дяди Пети открылась легко, без проблем, а Данькино пиво сразу начало пениться, идти наружу, чуть не забрызгав штаны. Ладно, справились.

– Теперь сухарики.

Пакет лопнул по шву. Затем – второй.

– Играем? – Петр Леонидович наклонился над доской.

– Играем…

Старик кивнул и закрыл левый глаз. Будто прицелился.

Данька пожал плечами и тоже закрыл левый глаз. Очень уж хотелось закрыть, причем именно левый. Это как полукруг, где царит приятный озноб: знаешь заранее и совершенно не интересуешься, откуда знаешь и почему. Рутина. Сектор пойман, дистанция выверена, удобное место найдено. Осталось сказать дяде Пете, что он, Данька, не умеет играть в нарды, и выслушать очередное обвинение в раздолбайстве и непроходимой тупости…

Веки левого глаза сомкнулись плотно-плотно.

Кости выбросили дюжину.

Сад закончился, и начался лес.

10

Горы лейтенант Кондратьев не жаловал. Что Памир, что Карпаты, что Рудные, где довелось застрять в мае 1945-го. Красивые, конечно, глаз не отведешь. Жаль, холодом несло от этой красоты, мерзлой сыростью. Словно перед тобой – Четвертая стена, Прозрачность-на-Окне.

Ша Чуань, привет от памирского тирмена-арваха.

Так и не добрался тогда бухгалтер Кондратьев до кишлака Кичик-Улар. И долю в прибылях не получил. Оно и к лучшему, если подумать. Пристало ли работнику советской кооперации богатеть с контрабандного опиума?

Другие не отказались, сполна получили. Прямо на месте стоянки, где оставил их Кондратьев. Вернулся с разведки, а трупы уже застыть успели: кто лежа, кто сидя у погасшего костра. Стахановцу товарищу Вану и полиглоту Абдулло меньше других повезло – голов лишились, вместе с шапками и всей казной.