Зелёная книжечка с тончайшими страничками внутри…
“Откровение святаго Андрея Богослова”, глава вторая, стих третий. “Ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился, и не изнемогал, и увещевал маловеров, и помогал утвердиться сомневающимся, вопрошающим о Воскрешении и Вознесении — а было ли?”
Там же, глава третья, стих тринадцатый. “Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам: уверуйте же, о вы, столпы и светочи! Ибо мало в ком из вас вижу я истинную веру, а посему ей! Гряду скоро и сдвину светильники ваши с мест!”
Исайя осторожно закрыл книжечку. Кто сейчас помнит эти — хотя бы эти строчки ? Не говоря уж о других…
“И если кто отнимет что от слов книги пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде, и в том, что написано в книге сей.
Свидетельствующий сие говорит, ей, гряду скоро! аминь. Ей, гряди, Господи!..”
Исайя выпрямился. Взгляд его готов был пронзить ночную тьму, и сотворённые (наверняка сотворённые!) Идущим по Следу завесы, но…
А что, если барьеры, которые он встретит, окажутся непреодолимы? Что, если Умники ещё сильнее, чем он полагал, и дело тут вовсе не в Прельщении? “Аз есмь Алфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний”. Так? Или не так? Вот в чём вопрос — если, конечно, ещё осталось право на вопросы.
Что с Твердиславом? Что с ним, скрывшимся во мгле Сенсорики? Кем он вернётся — если вернётся? Умником? Или чем-то хуже — апостолом Тьмы, слугой Идущего по Следу? Или же, напротив, — вернётся утвердившимся в своём пути апостолом Света?
Что толку гадать, сказали бы ему. Но ведь когда гадаешь, когда душа твоя всеми помыслами тянется к тому, за кого болеешь, кому страстно желаешь удачи, — то ему, бьющемуся в тенетах Мрака, становится легче, и отступают сомнения…
Был большой соблазн — двинуть по обнаруженному Твердиславом проходу десятка два “гончих”, новейших боевых биомехов; эти способны были продержаться какое-то время даже в самой глуби Сенсорного облака благодаря минимуму микрочипов и максимуму специально выращенных живых тканей. Узкие и длинные, похожие на громадных богомолов, невероятно гибкие, способные протиснуться почти в любую щель, несмотря на внушительные размеры, хорошо забронированные, великолепно вооружённые… Но даже они не способны оказались внести перелом. Могли лишь продержаться дольше других своих собратьев. Умники останавливались, встретив на пути не броню и бластеры, а живых людей, тех, что готовы были сражаться, забыв о собственной жизни. А таких с каждым днём становилось всё меньше и меньше; кланы же не оправдывали надежд.
И всё громче и громче звучали голоса недовольных в Совете.
Нет, он не пошлёт мертвых воинов по следу парня. Это Твердиславов крест, ему и нести бремя. До конца, каким бы горьким и страшным оно ни оказалось. Пусть юноша даже не знает, что ныне лежит на весах и что совершается ныне — всё равно. Схватка, где в ход не идут ни мечи, ни огнемёты. Где нет нагло ухмыляющегося тебе в лицо врага, топчущего самое для тебя дорогое. Собственно говоря, врага там и нет вовсе. Он неведом, этот враг. Бестелесен, невидим, неосязаем. Даже он, Исайя, так до сих пор и не столкнулся с Идущим по Следу, он лишь знает, что Враг его — здесь… Незримый поединок идёт сейчас в сердцах — и Умников, и его, Исайи, последователей — или это тоже ему кажется, ему хочется, чтобы так было, а на самом деле и те и другие просто бьются за своё право властвовать над остальным, до сих пор непокорным? Старшие — за право помыкать младшими, младшие — за право избавляться от докучливых старших…
Исайя стиснул голову ладонями. Насколько всё было просто… ТАМ. Враг есть враг, а друг есть друг. Тут же…
Но как бы то ни было, свой долг он исполнит до конца. Если Идущему по Следу суждено взять верх, это, несмотря на весь ужас и всю боль подобного, означает торжество великих, универсальных законов Бытия, постигать которые он начал лишь недавно. Да, да, торжество Идущего неизбежно станет лишь ступенькой к его падению — полному и окончательному. Это произойдёт не сейчас, это произойдёт не скоро, но произойдёт непременно.
Реки возвращаются, чтобы течь опять.
Исайя встряхнулся и, чтобы кровь не застаивалась в жилах, не терпящим возражений голосом приказал Конраду провести короткий кинжальный артналёт на цели, расположенные в таком-то и таком-то квадрате…
* * *
— Здравствуй, — повторил Твердислав. Он по-прежнему не поворачивался; рука сжала эфес.
— Здравствуй и ты, — легко ответил знакомый голос. — Вот уж поистине странная встреча! Как ты оказался здесь?
Твердислав пожал плечами.
— Шёл, шёл и дошёл. Какая теперь разница? В ответ засмеялись.
— Ты прав, никакой.
Крепкая рука опустилась ему на плечо, и мускулы непроизвольно напряглись, готовые в любой миг сбросить её — или защититься как-либо ещё.
— Да расслабься ты, — вновь засмеялись у него за спиной. — И, может, ты всё-таки повернёшься ко мне лицом? Разве тебя не учили, что разговаривать, обернувшись к собеседнику затылком, крайне невежливо?
— Меня много чему учили, — заметил Твердислав. — Да вот только кто учил? И зачем, спрашивается?
— О! Зачем учили — это понятно. Солдатики, пушечное мясо, как говаривали в старину. Всё — оттуда, из прошлого. Игры, обряды… ими порой любопытно развлечься.
— Вроде как сейчас?
— Вроде как сейчас… Нет, я так не могу! Не могу говорить с человеком и не видеть его глаз. А ну-ка, посмотри на меня! Быстро! — шутливый тон не мог скрыть откровенного приказа.
В бастионы воли Твердислава грянул могучий таран. Нечто небывалое, неслыханное, не имевшее ни формы, ни сути, ни названия, наползало, надвигалось, накатывалось, само по себе являясь и туманом, и мглой, и ночью, и мраком. Юноша же лишь пожал плечами.
Ведь противостоять именно такому врагу его и обучали в кланах. Исподволь, незаметно, скрытыми приёмами. Учителя знали своё дело. Чёрный Иван был прав, они оказались отменными негодяями, но учили они хорошо.
Твердислав рывком обернулся, усмехнувшись прямо в широко раскрывшиеся глаза девушки Аэ.
— Брось эти свои штуки, — посоветовал он. — Меня этим не проймёшь.
Он понятия не имел, в чём суть этих самых “штук”, но на войне как на войне — чем меньше противник знает о том, что в действительности тебе известно, тем лучше.
— Я знаю, — просто ответила Аэ. — Ты позволишь мне присесть рядом с тобой?
Из мрака у неё за спиной выдвинулась громадная туша огра Кхарга в варварски великолепном одеянии — красное, оранжевое и жёлтое, меха неведомых зверей, бурые, чёрные и, похоже, даже зелёные, поверх — грубо откованные, гнутые железки доспехов с вычеканенными чудовищами. Волосы огр заплёл в полдюжины косичек; на конце каждой болталось по мелкому черепку какого-то зверька.
Кхарг беззвучно опустился наземь. Аэ грациозно устроилась у него на широкой спине. В отличие от своего сопровождающего сама она одета была подчёркнуто скромно — нежно-розового цвета широкая, целомудренная юбка до щиколоток и белоснежная просторная рубашка. На груди посверкивало уже знакомое ожерелье из необработанных золотых самородков, а волосы охватывал всё тот же расшитый бисером ремешок. Ноги босы. Никакого оружия.