Фолко не рубил чёрную поросль — сейчас она страшилась его, но в нём не было силы славных воителей прошлого, перед чудесными клинками которых бежала эта нечисть, ныне вновь ожившая в подземельях. Ввяжись он в открытый бой, щупальца бы тоже стали бороться… Странные, отрывочные мысли, невесть откуда пришедшие, проносились в голове хоббита; тем временем позади них передовые орки с большими факелами в руках промчались за поворот и оказались прямо под первыми рядами щупалец. Фолко случайно обернулся в этот момент и увидел, как навстречу оркам метнулись сотни и сотни чёрных живых канатов. Страшный, ни на что не похожий предсмертный вой огласил подземелье. Плотно спеленутые трупы орков утягивались куда-то вверх, в темноту, а набегавшие из-за загиба стены, в свою очередь, оказывались добычей для всё новых и новых чёрных щупалец… Факелы погасли, уцелевшие орки бросились назад, и дальнейшего гномы уже не видели. Шевелящийся покров внезапно уступил место чистому камню; они миновали страшное место и были надёжно ограждены от любой погони. Фолко обернулся, вскинув сияющий кинжал, — и точно судорога прошла по последним рядам чёрных рук, животная дрожь ужаса!
Тяжело дыша, вытирая мокрые лбы и ошалело глядя друг на друга округлившимися глазами, гномы повалились на пол за первым же поворотом, когда чёрная поросль исчезла из глаз. Фолко чувствовал лишь страшную усталость, но к ней примешивалась и какая-то новая гордость.
— Что, что это было? — посыпались сразу со всех сторон нетерпеливые вопросы. — Как вы с ними управились?!
Малыш подбежал к хоббиту и крепко стиснул его, подозрительно шмыгнув носом; Торин, восхищённо покачивая головой, похлопал его по плечу; прочие смотрели на Фолко с почтением и удивлением. Уже не первый раз невысоклик оказывается первым там, где пасуют лучшие бойцы!
Фолко не мог ничего сказать на расспросы друзей, мелькавшие в его голове мысли были слишком неопределённы и отрывочны.
— Они… Они очень старые, я хочу сказать — они из ужасно далеких дней, — выговорил он, тщетно пытаясь уловить витавшие в его сознании смутные образы. — Я не знаю, откуда они, — быть может, из Подморийских Путей, — знаю только, что они боятся этого клинка. — Он показал на свой кинжал. — Они видели его раньше, это точно, или подобные ему. Они не знают ничего о внешнем мире, они ползут из глубин, чтобы пожирать… Но что ими движет? Я не знаю, откуда я это взял, честное слово, мне так почему-то кажется, и всё тут!
Его выслушали очень внимательно, а потом Вьярд хлопнул себя по лбу и сказал, что слышал в своих горах старую-престарую сказку о многоруких, живущих в подземном мире; давным-давно гномы уже сталкивались с ними. Больше он ничего не смог вытянуть из своей памяти, как ни теребили его Дори и Балин.
— Уж не о таких ли говорил когда-то Гэндальф, прошедший Подморийскими Путями? — тихонько пробормотал на ухо хоббиту Торин.
— Что же это за такой чудесный кинжал у тебя? — восхищённо покрутил головой Строн.
Эти слова придали иное направление поневоле беспорядочным мыслям хоббита.
«Зачем же Олмер тогда подарил мне это сокровище? — думал он. — Он что — ничего о нём не знал? Или знал? Нет, не мог не знать, должен был хотя бы догадываться. А может, этот кинжал не помогает на поверхности, против сегодняшних врагов Олмера? Уж не эльфы ли его сделали, этот клинок? Очень уж похоже на их работу, хотя кто их, эльфов, знает… Поговорить бы с кем-нибудь из них!»
Фолко вздохнул, точно наяву увидев сейчас вместо угрюмых серых сводов залитую лунным светом листву, и яркие летние звёзды, и серебристый отблеск эльфийских одеяний, магический, тайный, глубоко скрытый пламень в их глазах — мудрых и печальных. Он никогда не видел эльфов — давно опустел Ривенделл, давно был покинут сородичами Владычицы Галадриэли прекрасный Лориэн. Фолко лишь читал о Перворожденных в Красной Книге и других хоббитских хрониках.
Что-то твёрдое упёрлось ему в затылок, и он очнулся. От тоски по зелёному, светлому миру, оставшемуся там, в далёком прошлом, Фолко едва не взвыл; он и сам не мог понять, смахивая непрошеные слезы, о чём, собственно, грустит — о том ли мире, что был сейчас, или о том волшебном мире прошлого, что канул в небытие после гибели Великого Кольца Всевластья.
— Пора идти, пора, тангары, — торопил товарищей Торин. — До Замкового Зала ещё топать и топать.
— А там что? — покряхтывая, спросил Грани, влезая в лямки.
Торин промолчал, и Фолко невольно задумался: а и в самом деле, где же тот затапливавший нижние ярусы страх, преодолеть который не смог никто из живших здесь морийцев? Они спустились уже очень глубоко, но, если не считать тень у Ворот и голубизну в шахте, не встретили пока ничего, за чем, собственно, шли сюда.
До Замкового Зала они добрались на следующий день — точнее, спустя несколько часов после того, как, выспавшись, вновь тронулись в путь. Ночь, если можно так выразиться, прошла спокойно, ничто не потревожило их, и вскоре они оказались на Пороге.
Последние десятки саженей коридор шёл прямо, и хоббит, к своему изумлению, увидел впереди багровый ровный свет. Вскоре стали не нужны факелы; гномы почти бежали, торопясь взглянуть на это чудо из чудес Подземного Мира.
Зал открылся сразу, и хоббит замер, широко разинув рот. Это была исполинская пещера, добрую милю в поперечнике и такой высоты, что взгляд едва мог разобрать очертания сводов. Удивительные творения воды и камня, гигантские каменные сосульки свисали с потолка, им навстречу из пола вырастали их близнецы — серые, чёрные, багряные, образуя настоящий каменный лес. Хоббит не сразу разглядел тропинки, проложенные в этой чаще, — они вились между покрытых отвердевшими натёками столбов точно так же, как в живых лесах его Хоббитании. Все тропинки вели к центру Зала, где вознёсся серой громадой сам Замок. Бесчисленные башни и башенки, галереи, переходы, зубчатые стены, могучие выпирающие контрфорсы — всё это было сплетено, связано руками неизвестных мастеров в такой тугой клубок, что можно было провести жизнь, разглядывая его вот так, со стороны. Многочисленные узкие окна-бойницы прорезали гладкие поверхности стен; на островерхих крышах вздымались железные шесты со сложными, непонятными изображениями — скорее всего какими-то гербами. И тёмной пастью, живо напомнившей о верхних Воротах, глядел на них провал входа. Фолко огляделся, ища источник ровного багрового света, озарявшего исполинский Зал, но так и не увидел; он уже хотел спросить об этом, когда рядом негромко, точно боясь потревожить покой древнего чертога, заговорил Глоин:
— Это Замковый Зал… Свет в нём дают Пламенные Очи — от них, из самого сердца Гор, тянутся проложенные ещё при Первом Гноме световоды. Камень там отполирован так, что получились гигантские зеркала, собирающие свет и рассеивающие его затем здесь, в Зале. А вон там, видишь, тот самый Камень Дьюрина…
Фолко прищурился, силясь разглядеть то, на что указывал Глоин; сперва его взгляд бессильно блуждал среди диковинных каменных деревьев, и внезапно с его глаз точно спала пелена — на чистой площадке высился казавшийся сейчас залитым кровью белый остроконечный обломок, невесть как очутившийся здесь. Что-то стремительное было в его облике, в острых гранях, во вздыбившихся, острых, точно копья, выступах. Он был один посреди серо-багрового мира исполинской пещеры, и Фолко понял, что этот камень и впрямь достоин именоваться Камнем Первого Гнома.