Кашель перешел в мучительную, желчь пополам с кровью, рвоту.
– Тави! Тави, что еще сделать?! – только теперь услыхала она голос воина.
Кан-Торог поступал как истинный Вольный – в том, что тебе неведомо, опирайся на приказы знающего и не отступай от них ни на йоту. Ему велели, ежели что, дать отпить из «вот этой!» бутылочки, что он и сделал, не вникая в смысл приказа. Но что дальше?
– Ни.., чего… – выдавила она, с трудом садясь. По щекам стекали слезы. – С-Сидри… Нам пока нельзя никуда идти… Не помню, что ты говорил о Силе Гномов, но.., там, внизу, совсем иная Сила… Не знаю, откуда и что это.., но очень страшно…
– Страшно! – гном насупился. – А не было б страшно, милочка, сами бы все сделали… Потому и обратились к вам, Вольным, – все знают, вам страх неведом.
– Страх ведом всем, почтенный, – наставительно заметил Кан-Торог. Разумеется, когда дело касалась кодексов и тому подобного, промолчать он не мог. – Ибо сказано – истинный воин есть воин побеждающий, дурак же, николь не страшащийся, побеждем есмь будет.
– Ну, вам виднее. Короче, нам-то ведь как раз туда, вниз, и надо! Что скажешь, красавица? Что видела?..
Кан-Торог метнул было на гнома уничижительный взгляд – чего, мол, обращаешься к Вольной, словно к трактирной служке? – однако Тави уже отвечала, не обращая внимания на непочтительный тон:
– Там тьма, Сидри.., точнее, не Тьма, как сила, там просто нечто под покровом Тьмы… И волшебство. Я.., я не знаю такого, гном.
Кан изумленно вскинул брови – изменило даже его прославленное хладнокровие: чтобы заносчивая Тави призналась, что чего-то не знает?! Светопреставление!
– Не знаешь – придется узнать, – посулил гном. – Нам обратного хода нет. Только через низ. За лошадьми, конечно, вернуться придется…
– Да что ты мелешь, какие там еще лошади! – рассвирепел Кан. – Уши песком засыпало, недомерок подземный? Слышал, что тебе волшебница сказала? Неведомая там магия, понял, нет? На такую штуку голым гузном только гномы, верно, и лезут.
Сидри повел плечами.
– Не кипятись, воин храбропрославленный. Одно дело делаем, и мне, случись что, помирать вместе с вами. Я только вот что скажу – пути иного у нас все равно нет, дорога до источников неблизкая, а потому давайте-ка, поднимаемся, и вперед. А неведомых волшебств.., много их еще у нас будет. Уж вы мне поверьте.
Никто не усомнился.
Темница, куда приволокли Агату, ничем не отличалась от множества других темниц, где ей приходилось сиживать. Ничем, кроме размеров. В крошечной клетушке невозможно было вытянуть ноги. Даже сидеть она могла, лишь прижав колени к груди. Под ногами – голый камень. По сторонам – он же, грубый, необработанный. Никаких признаков двери. Стоило аколиту втолкнуть ее в камеру и захлопнуть дверь, как створка слилась с окружающими стенами, словно и не было ее никогда. Свет тоже отсутствовал. И холод, холод, ледяной невидимый зверь, он тотчас вцепился в Агату всеми бесчисленными своими когтями.
«Я тут не выдержу, – с ужасом подумала она. – Нет-нет, не выдержу.., не выдержу…»
Темницы для рабов тоже не отличались удобствами, однако живой товар надо было сохранить для торговли, он не должен был потерять в цене, и потому до подобных изуверств нигде не додумались. Здесь же, стыдно сказать, не было даже куда справить нужду.
«Тут могут держать только смертников, – внезапно подумала Агата. – Только тех, кто уже не нужен. Кого отправят на жертвенник или просто сбросят в змеиную яму.
Или придумают что-то похуже. В Радуге есть настоящие мастера на подобные выдумки.
Протянуть здесь месяц, пока не кончится Ливень, невозможно. Она просто умрет от холода…»
Она всхлипнула, утирая вдруг полившиеся слезы грязной ладонью. Как это глупо.., побывать под Ливнем, вырваться оттуда – и все лишь для того, чтобы очутиться в вонючих подземельях Арка, обреченной на медленную смерть!
Наверное, другой бы на месте Агаты просто сел бы, уронил голову и тихо стал бы умирать от безысходности, холода и тоски. Но Дану не для того прошла всеми кругами преисподних хумансова плена. Пока бьется сердце, жива и надежда – так учили ее в детстве. Надежды не оправдались, вот сейчас, похоже, не оправдается и последняя из всех – но руки она на себя все равно не наложит. И постарается протянуть подольше.
В тесном каменном пенале согреться можно было, только прыгая. Агата скакала, пока совершенно не выбилась из сил, холод, правда, отступил.
Отдохнуть, замерзнуть, снова приняться прыгать.., остановиться, перевести дух – и так далее. Пока есть силы, она будет держаться.
Правда, сил этих ей хватит очень ненадолго.
* * *
Фесс тронулся в дорогу чуть свет. Отпечатки копыт так и остались отпечатками копыт, хотя юноша втайне надеялся, что все, привидевшееся ночью – не более чем сон. Но следы оставались, наглые, вызывающие, они отпечатались на окаменевшей от яда земле – наверное, навсегда. Едва ли кто теперь осмелится войти в этот дольмен, кроме разве что магов Радуги. Вот и пусть поломают себе головы, злорадно подумал Фесс. Оставленную ночным гостем латную перчатку он упрятал подальше, навертев на нее все, что только смог.
Становилось не по себе от одной мысли, что ЕЕ можно коснуться.
Невдалеке мирно стоял ничем не примечательный с виду пегий конь, пощипывал скудную осеннюю травку, однако Фесс даже не посмотрел в его сторону Лучше он прошагает всю дорогу до столицы пешком, чем сядет на этого зверя.
– Эй! Ты мне не нужен! – крикнул он, не сомневаясь, что принявшая вид коня тварь его поймет. И пошел вперед, не оглядываясь. «Воин Серой Лиги думает прежде всего не о собственной жизни, а как выполнить задание», – дурацкая строчка устава неожиданно сделалась спасением. Как хорошо быть просто тем, кто исполняет и не думает о черном ужасе, что стоит совсем рядом, что вполне различим, надо только присмотреться чуть внимательнее…
Как хорошо твердить про себя «я должен добраться до Мельина.., я должен добраться до Мельина…», стараясь не думать о случившемся ночью, о том, кто таков этот темный гость, что значит странный подарок… Перчатка могла оказаться чем угодно. Ловушкой, палачом и палаческим топором одновременно или, может, только шпионом-подглядчиком… То и дело подмывало избавиться от жутковатого подарка.
Дважды рука Фесса уже тянулась к свертку и дважды отдергивалась. «Не делай это, – раздавался строгий голос внутри. – Не делай, хуже будет».
Фесс не мог даже приблизительно представить себе, что он предпримет после того, как поговорит с Патриархом, если, конечно, Хеон еще жив. Уж слишком невероятна вся история побега. Что может решить Патриарх? Да самое очевидное, что перед ним либо двойник, либо самодоподлиннейший Фесс, только сделавшийся теперь куколкой Семицветья. И что тогда?..