– Что они говорили? – уловив в этом мгновенном замешательстве тень недоверия, уточнила Адельхайда, и рыцарь, помедлив, неохотно произнес:
– Они говорили, что видели Дикую Охоту.
– О, – заметила она, совладав с первой растерянностью; фон Люфтенхаймер покривился:
– Да, понимаю, звучит безумно. Однако это, видимо, есть факт. Описания всех свидетелей, опрошенных мною раздельно, сходятся в мелочах. Разглядеть подробности было невозможно, но урывками, изредка, им удавалось видеть кое-что. Всадники, много. Во главе – высокий, худой, в короне старинного образца – в венце. Окружены «огромными и ужасными на вид» псами. Всадники… не на конях. Не знаю, что там было, но по описанию это более похоже на каких-то неведомых человеку чудищ. Однако видимость была скверная, туман и ночь укрывали почти все, к тому же испуг… Впрочем, – чуть нервозно усмехнулся фон Люфтенхаймер, – кто из нас с убежденностью может сказать, как на самом деле выглядит Дикая Охота?.. В любом случае, это было что-то потустороннее.
– Потрясенным вы не выглядите, Рупрехт, – заметила Адельхайда, и тот усмехнулся:
– Да и вы тоже.
– Меня похищали стриги, – напомнила она, изобразивши непринужденную улыбку. – И я сутки провела в роли бурдюка с кровью. Рассказ о проскакавшей мимо Дикой Охоте вряд ли напугает меня сильней.
– О, если бы, – возразил фон Люфтенхаймер с недовольством. – Если б мимо… Тот туман, как я уже сказал, стал перемещаться по палаточному поселению, а если точнее – всадники Дикой Охоты скакали в тумане над людскими головами. И те люди, что попадались им на пути, погибали. Их поднимало в воздух, сотрясали судороги, кровь лилась из глаз, носа, ушей, после чего они падали наземь уже замертво.
– Много жертв?
– Никто точно не подсчитывал, но навскидку – не менее полутора сотен… Гибли все, – продолжил фон Люфтенхаймер спустя мгновение безмолвия. – Без различия пола, возраста или рода занятий. Просто те, кто оказывался на пути. И последнее: некоторые говорили, будто могут поклясться, что в тумане видели лица погибших во время взрыва. Их влекла за собой Охота, и «их лица были преисполнены адского страдания». Кто-то говорил, что слышал просьбы о помощи… Но в последнем я не убежден.
– Сдается мне, этому можно верить, Рупрехт, – вздохнула Адельхайда и, помедлив, договорила: – Эта часть, видимо, ясна.
– В самом деле?
– Это был не просто actus устрашения или попытка устранить лучших людей Императора. Точнее сказать, сам actus не ограничился только этим. Он продолжается. Тот, кто устроил взрыв, произвел в довесок некие магические манипуляции, в результате которых в раю мы с вами, Рупрехт, никого из погибших, видимо, не встретим. Их души были жертвой. Кто-то призвал существ, известных нам под именованием Дикая Охота, придал им сил, и теперь они собирают жатву сами… Чем все закончилось и как? Свидетели смогли это сказать?
– «Ужасные всадники скрылись во тьме ночного неба», – повторил чьи-то слова фон Люфтенхаймер и качнул головой: – Не понимаю. Зачем? Почему так? Почему они дождались, пока Его Величество покинет трибуны, почему вас отозвали с места будущего actus’а? Для чего призывать неконтролируемую силу?
– Подумайте о другом, Рупрехт: а вдруг контролируемую? Это куда страшней: значит, мы имеем дело со знатоками в этой области… Что же до первого вашего вопроса – не знаю. Для чего-то им было важно не убить Императора, а ослабить его. Зато одно мы знаем доподлинно: это не просто богемские заговорщики (признаюсь, была такая мысль), это зашевелились иные силы, желающие развала Империи.
– Еще вчерашним вечером я понял, что это верней всего, – вздохнул фон Люфтенхаймер. – Когда опросил выживших.
– Люди видели что-то у себя под ногами. Я слышала, как вскрикивали не только женщины, но и мужчины, и видела, как несколько человек вскочили со своих мест… Вы узнали, что там было?
– Саламандры, – тихо проговорил фон Люфтенхаймер и, встретив ее удивленный взгляд, кивнул, повторив: – Саламандры, госпожа фон Рихтхофен. Я, разумеется, не ученый монах и не алхимик, но прочел и услышал в свои годы довольно для того, чтобы понять, о чем шла речь. В нескольких местах на трибунах появились сгустки пламени, в которых сквозь языки огня проступало подобие ящерицы. Кто-то говорил, что ничего похожего на ящериц в огне они не видели, а лишь само пламя было в форме вытянутого тела с четырьмя конечностями и хвостом, но, полагаю, сути дела это не меняет. Это были истинные, не навеянные мороком саламандры, и, надо думать, они и связаны со взрывом.
– Никогда нигде не слышала о способности саламандр взрываться, – медленно произнесла Адельхайда, в задумчивости царапнув смятый лист записки, что все еще держала в руках. – Не всегда они даже воспламеняют то, чего касаются; правду сказать, все известные мне сведения – лишь легенды… Но использован для actus’а был не порох, это совершенно бесспорно… Ведь вы занимались обеспечением безопасности важных персон на турнире, Рупрехт?
– Да, – кивнул тот хмуро. – И, разумеется, мною было проверено все. Само собою, мне не приходило в голову, что… Ведь вы понимаете – невозможно было даже предположить подобное развитие событий!
– Я не пытаюсь обвинить вас, Рупрехт, – улыбнулась она, тут же посерьезнев, – но, поскольку именно на ваших плечах лежала обязанность следить за всем, что касалось безопасности Императора и его гостей, стало быть, именно вы видели вблизи и в подробностях сами трибуны и все, что под ними.
– Под ними ничего не могло быть, – возразил рыцарь уверенно. – Под ними ничего и не было. От пола до земли оставалось места в полторы ладони – туда не всякая собака пролезла бы!
– И уж точно не вместилось бы столько взрывчатого вещества, чтобы так разнесло свежие тяжелые доски… или же мы имеем дело с неизвестным взрывчатым веществом. Тогда появление саламандр объясняется до невероятного просто: на глазах у зрителей нельзя запалить фитиль, а те твари – они сработали как поднесенный к этому веществу факел.
– К какому, госпожа фон Рихтхофен? Что это могло быть?
– Вы меня переоцениваете, – печально улыбнулась Адельхайда. – Есть множество вещей на этом свете, которых я не знаю. Здесь же, видимо, есть нечто, о чем не знает никто. Что-то новое. И первый вывод из всего увиденного и услышанного весьма неприятен, Рупрехт. Мы столкнулись с кем-то очень и очень сильным, неглупым, расчетливым и – безжалостным.
– А кроме того, его план, по всему судя, еще не воплощен всецело, и что будет впереди, мы не можем пока даже предположить…
– Император знает обо всем этом? – уточнила она, и фон Люфтенхаймер качнул головой:
– Нет. Прежде, нежели идти к нему, я желал переговорить с вами. Я надеялся на то, что не ошибусь, что вы согласитесь открыться мне, и хотел открыться вам. Надеялся, что это событие мы сможем расследовать вместе. И перед тем, как предстать перед Его Величеством с этим отчетом, я хотел знать, могу ли сказать ему, что теперь он может не таиться от меня и что мы с вами в сотрудничестве будем более полезны ему. И теперь я понимаю – вы и сами заинтересованы в том, чтобы провести свое следствие, без участия конгрегатов?