– А как Элишка? – уже в спину спросила Адельхайда, и спина замерла, на миг распрямившись, как древко.
– Она не хотела ехать, – не сразу произнес Император, не оборачиваясь. – Не хотела привлекать к себе внимание… будто бы никто не знает… А я хотел, чтобы она все видела с лучших мест. С трибуны рядом с моей…
Рудольф помедлил, держась за резную ручку двери, и вышел, не проронив больше ни слова и не попрощавшись.
* * *
Ужин прошел уныло и как-то смято, привычных бесед за столом не велось, немногочисленные гости королевского дворца словно бы норовили держаться подальше друг от друга, глядя каждый в свое блюдо и не произнося лишнего слова; не случилось даже того, на что рассчитывала Адельхайда, – обыкновенного для подобных событий женского многословного сетования, из которого можно было бы вычленить крохи информации. Рупрехт фон Люфтенхаймер, усаженный-таки подле нее, был чернее тучи, на гостей поглядывал с неудовольствием, и на себе Адельхайда тоже ощущала его пронзительный, пристальный взгляд, однако на все старания завести разговор юный рыцарь лишь отделывался общими фразами, не поддаваясь на попытки развить тему. Зато приятели наследника были назойливы и неприлично болтливы, перещеголяв в сих сомнительных достоинствах даже присутствующих дам, и избавиться от их докучливого внимания стоило немалого труда.
Ужину предшествовала, кроме предтрапезной молитвы, небольшая речь капеллана, призвавшего выживших возрадоваться спасению, оказать посильную помощь и сострадание раненым и объединиться перед лицом неведомой угрозы, полагаясь друг на друга и на Господню защиту…
В остальном же поглощение пищи прошло почти в полной тишине; да и сама эта пища отнюдь не способствовала возвышению упавшего духа. Тот роскошный ужин, что готовился к вечернему послетурнирному застолью, был брошен, когда в замок стали прибывать раненые, и повара вернулись к своим обязанностям нескоро. По поданной к столу снеди можно было только догадываться о том, какое блюдо она должна была представлять собою по изначальному замыслу, и это подчеркивало всю неестественность происходящего, наверное, еще более, чем даже расставленная по всем коридорам стража, напряженная и явно нервничающая не меньше самих гостей: поскольку множество солдат, охранявших трибуны, полегло вместе с гостями, призвать на помощь в охране королевского замка пришлось служак из городской стражи.
Ужин, протекший столь невесело и тускло, завершился призывом капеллана молиться о душах невинно убиенных, и гости столь же безгласно и понуро разошлись по своим покоям.
Адельхайда, вопреки собственным ожиданиям, уснула немедленно, стоило лишь прилечь; боль в груди, ощущаемая вечером просто как неприятное давление, разбудила ее среди ночи острой, похожей на удар ножа, резью, вынудив подняться и около минуты сидеть на постели, расправляя плечи и глубоко вдыхая. За полночь очнулась Лотта, и пришлось вставать снова, чтобы дать ей воды, убедиться, что жар небольшой, а стало быть, в лекаре нужды нет, сменить повязку и кратко обрисовать ситуацию. Напарница уснула, едва дождавшись окончания невеселого повествования, а быть может, и того прежде…
Растерзанные взрывом тела снились всю ночь, снова и снова; не снились страх или отвращение, не снилось горькое чувство жалости к погибшим и раненым, снилось бесчувствие, похожее на бесчувствие ладоней, отмороженных по неосмотрительности в зимний вечер. Трибуны, догорающие обломки, кровь под ногами… «Вы идете не в ту сторону, госпожа фон Рихтхофен…»
«Госпожа фон Рихтхофен!»
– Госпожа фон Рихтхофен!
Стоп, ведь это уже было…
Продолжение сна?..
– Госпожа фон Рихтхофен!
Стук в дверь… голос… Стук и голос, не тотчас заставившие возвратиться в явь…
– Госпожа фон Рихтхофен!
Голос… не тот голос; но тоже знакомый…
Фон Люфтенхаймер?..
Адельхайда села на постели, снова почувствовав, как кольнуло в груди, на миг оборвав дыхание, но зато краткая боль вмиг пробудила ее вкупе с мыслью о том, что в комнату так настырно рвется юный приближенный Императора, хотя за окном еще только-только начал заниматься серый осенний рассвет.
«Вчерашний удар, похоже, и впрямь был нешуточным», – снова подумала она, спешно набрасывая отороченную мехом пенулу; в иное время проснулась бы от одного только голоса у своей двери, а сегодня едва удалось вырваться из сонной мути…
На пороге действительно оказался Рупрехт фон Люфтенхаймер, немного бледный и сам похожий на минуту назад поднятого из гроба.
– Что-то случилось? – осведомилась Адельхайда без приветствия, и тот, бросив быстрый взгляд в обе оконечности коридора, кивнул ей за спину:
– Вы позволите мне войти, госпожа фон Рихтхофен?
Она размышляла мгновение, пытаясь понять или хоть догадаться по выражению его лица, что могло произойти, и отступила, приоткрыв дверь шире.
– Благодарю, – коротко выговорил рыцарь, пройдя к скамье, на которой вчерашним вечером сидел Император, и остановился, дождавшись, пока первой усядется хозяйка комнаты. – Понимаю, что мое вторжение выглядит, по меньшей мере, неблагопристойно, но я надеюсь, что вы поймете мое нетерпение, когда я расскажу вам, что произошло этой ночью на месте вчерашней трагедии, госпожа фон Рихтхофен.
– А почему вы полагаете, что это надо знать именно мне? – осторожно уточнила Адельхайда.
Фон Люфтенхаймер сжал губы, глядя на нее, словно на противника на поле боя, – оценивающе, пристально; два мгновения длилось молчание, и наконец тот решительно выдохнул:
– Время не терпит. Посему я выскажу вам все откровенно, госпожа фон Рихтхофен. Если я обманулся в своих выкладках – надеюсь, ради давнего приятельства с моим отцом вы простите мне мою неучтивость, если же нет – так будет лучше для нас обоих, а главное – для Его Величества.
– О, – отметила она многозначительно.
– Итак, – вымолвил фон Люфтенхаймер, кивнув сам себе. – Я заметил несколько странностей, связанных с вами. Вы посетили Майнц – сразу после принятия сана новым майнцским архиепископом. Предчувствую, вскоре мне станет известно, что он некоторым образом сменил политическую ориентацию, и Его Величеству не следует более опасаться козней с его стороны. Из чего я делаю такой вывод? Просто подобное же наблюдается на протяжении всех тех лет, что вы появляетесь при дворе. Вы отправляетесь в какое-либо поместье или город, из каковых вскоре после вашего возвращения в Карлштейн приходят вести о некоторых благих переменах для императорских планов. Когда в Ульме подозревался заговор против Его Величества, он не позволил мне заняться этим…
– Не знаю, к чему вы ведете, Рупрехт, – отозвалась Адельхайда как можно спокойней, – однако, если помните, в деле были замешаны стриги, и оно проходило под контролем и при непосредственном участии Инквизиции.
– Да-да, Курт Гессе, – почти перебил рыцарь, – я помню; однако и там снова были вы. Разумеется, в ульмской епархии обитает ваша тетушка, однако у нее вы провели менее недели из нескольких месяцев. Все прочее время вы проживали в самом городе и, насколько мне известно, установили почти приятельские отношения с этим инквизитором. Далее. В Карлштейне произошла попытка ограбления сокровищницы, и все усилия по расследованию этого происшествия сошли на нет по причине полного отсутствия каких-либо следов. И внезапно в день вашего возвращения Его Величество вспоминает об этих событиях, возобновляет расследование и задает совсем другие вопросы, явным образом подсказанные ему неким таинственным советчиком… Или советчицей? – чуть понизив голос, уточнил фон Люфтенхаймер, смотря на собеседницу в упор.