Я привык приходить в столовую как можно раньше. Если там было слишком много моих товарищей в вельветовых штанишках, то к концу завтрака моя голова просто звенела от голосов их заветных предметов. Обычно я и приходил, и уходил первым. Но тем утром в столовой уже сидел Туммис. Мы пожали друг другу руки.
— Учитывая всю эту историю с Розамутью, — сказал я, — возможно, у меня сегодня не будет Сидения. Возможно, его отменят.
— И мы оба останемся в коротких штанишках? Думаю, это было бы не так уж и плохо.
— Однажды, Туммис, ты обязательно получишь свои брюки.
— Прошлой ночью мне снилась Ормили. Можно, я расскажу тебе об этом?
Нас прервал резкий женский голос, объявивший:
— Сесили Грант.
Рядом с нами сел кузен Борнобби. Сесили была его женской туфлей четвертого размера, лежавшей в закрепленном у него на поясе кисете, который болтался между ногами. У кузена Борнобби была огромная коллекция рисунков и фотографий полуголых женщин. Все они были найдены на Свалке — каким-то образом ему всегда удавалось их разыскать. Борнобби говорил, что у него на них особый нюх. Борнобби всегда выглядел очень уставшим, у него всегда были коричневато-серые синяки под глазами. Он мылся ароматическим мылом, так что его приближения нельзя было не заметить. Но за этим запахом скрывался другой, словно за Борнобби неотступно следовал призрак рыбы. Недавно он нашел на Свалке кое-что новое, но оно ему надоело, и теперь он пытался сдать нам его напрокат. Это был рекламный буклет, гласивший:
ПЕРВОКЛАССНЫЕ КОРСЕТЫ ЧЕСА ТОМПСОНА
Сидят как перчатка. Великолепно подходят к платьям с длинной талией!! Продаются в мануфактурных лавках. Миллион пар в год.
Изготавливаются в вариантах 13-, 14-, 15-тидюймовой длины. Как перчатка!!
В случае отсутствия нужного размера в ассортименте вашего мануфактурщика пишите по адресу: Лондон, Олд-Бейли, 49. В письме следует указать размер и обхват талии. Корсет будет выслан вам незамедлительно.
— Не сегодня, Борнобби, — сказал Туммис. — У него нынче Сидение.
— Сегодня, правда? — сказал Борнобби. — Тогда у него еще больше причин. Давай же, Клод, взгляни на эти корсеты, подумай, как Пайналиппи будет выглядеть в одном из них.
— Борнобби, пожалуйста, не сейчас, — сказал Туммис. — Не порть ему настроение.
— А как насчет этого? Это кое-что особенное. Специально для тебя, Туммис.
ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СУСПЕНЗОРИЙ ПУЛЬВЕРМАХЕРА
Мышечная сила за углом. Гальваническое предприятие Пульвермахера, Лондон, Риджент-стрит, 194. Сорокалетний опыт работы. Все приборы с гарантией.
— Нет, Борнобби, — сказал Туммис. — У меня сегодня не рыночный день.
Но от Борнобби было не так-то просто отделаться. Он схватил Туммиса за руку. Однако через мгновение рекламный проспект оказался в другой руке. В руке Муркуса.
— Благодарю вас, джентльмены. Я присмотрю за этой штукой.
— Пожалуйста, Муркус! — взмолился Борнобби.
— Альберт Поулинг!
Повернувшись чуть раньше Муркуса, Борнобби и Туммиса, я увидел свисток по имени Альберт Поулинг и принадлежавшего ему дядюшку Тимфи. Через миг Муркус, Борнобби и Туммис подскочили, потому что Тимфи дунул в своего Альберта.
Моя кузина Пайналиппи
— Клод Айрмонгер! — крикнул Тимфи.
Я выходил из обеденного зала под свист Альберта Поулинга. Этот звук сопровождал меня всю дорогу вверх по лестнице до самой гостиной.
— Нервничаешь? — спросил дядя.
— Немного, — признался я.
— Знаешь, что с другой стороны двери?
— Кузина Пайналиппи, — пробормотал я.
— Как ты выглядишь? — спросил Тимфи. — Ты бледный и потный. Просто подарок. Не сомневаюсь, что множество кузин будет рыдать из-за несчастной любви к тебе. Ты просто сердцеед, Клод.
— Уже пора? — спросил я.
— Почти.
— Каково это, дядя Тимфи? Каково это быть женатым?
— Я был женат на кузине Могритт всего два месяца, — сказал Тимфи грустно. — Потом она подхватила бледную лихорадку и от нее осталась только маленькая губная гармошка.
— Мне жаль, дядя. Был ли ты счастлив? Было ли это тем, о чем ты мечтал?
Из подвалов донесся гудок поезда. Дедушка отправлялся в город, и весь наш мир трясся при звуке его отправления. Это нисколько не улучшило моего настроения.
— Пора, — сказал Тимфи, дунув в своего Альберта, звук которого показался таким слабым после гудка локомотива. Он открыл дверь, втолкнул меня внутрь и закрыл за мной.
— Глория Эмма Аттинг.
— Джеймс Генри Хейворд.
В дальнем конце полутемной комнаты на специальном красном диване, который, как мне было известно, использовался специально для таких случаев, сидела моя кузина Пайналиппи Айрмонгер со своей Глорией Эммой. Мне не нужно было видеть их, я слышал, что они там. Много лет назад на этом же диване сидели мои мать с отцом.
Как кузены Айрмонгеры приближались к своим кузинам в прошлом? Наверное, некоторые из них мчались к своим возлюбленным на всех парах. Другие ломились в дверь и умоляли, чтобы их впустили. Третьи пожимали своим кузинам руки, а четвертые сразу переходили к поцелуям. Я же просто стоял у двери. Наверное, мы были не первыми, кто оказался в такой ситуации, кто не вступал в контакт на протяжении всего получаса, кто держался друг от друга как можно дальше и даже глядел в противоположных направлениях до тех пор, пока не получал избавления от этого ужаса. Кузен и кузина, так близко, кузены каждый день, кузены каждую ночь, кузен с кузиной, кузенство. Я стоял неподвижно и тихо, насколько мог. Я был статуей.
— Глория Эмма Аттинг.
— Я жду, — послышался другой голос.
Статуя.
— Тебе нужны наставления?
Статуя.
— Глория Эмма Аттинг.
— Мне тебя за руку вести?
Голос требовал, чтобы я двигался. И я начал эту ужасную экспедицию к маленькому дивану. Я шел не прямиком через комнату — скорее, я, подобно крабу, двигался маленькими шажками, вплотную прижимаясь к стенам, чтобы путешествие заняло вдвое больше времени.
— Значит, вот и ты, не так ли? — сказала она.
Думаю, так оно и было.
— Я должна выйти за тебя замуж.
— Да, — выдавил из себя я. — Но не сейчас.
Действительно, она была гораздо выше меня, а над верхней губой у нее виднелся пушок.
— А ты нервничаешь, — сказала она.
— Да. Да, — сказал я. Что же еще такого сказать?
— Мы знали, что это произойдет, так что для нас это не стало сюрпризом. Ты дрожишь. Ты что, очень болен?