— Что угодно, только отдай мне ручку!
— Ты узнаешь, что с ней произошло?
— Да, я сделаю все, что смогу. Как ее имя? О ком мне спрашивать?
— Здесь все просто, — сказала я. — Она — пропавшая Айрмонгер.
— Хорошо! — сказал он и протянул руку.
— Она забыла свое имя, но успела нацарапать его где-то здесь, в Доме-на-Свалке. Однако она не могла вспомнить, где именно.
— Вероятно, я видел его. Тебе надо было спросить раньше. Люди исписали своими именами много поверхностей.
— Расскажи!
— Некоторые выжигали их увеличительным стеклом, как это сделал Джейми Бринкли в 1804 году. Но его имя было выжжено на подоконнике еще до того, как тот попал сюда.
— Женское, Клод. Ты видел женские имена?
— Хелен Баллен, 2-Б класс.
— Где это было?
— На классной линейке.
— Нет, не думаю, что это она.
— Флоренс Белкомб, 1875.
— А это где?
— Хм, на одной из черных лестниц. Нацарапано на ступеньке.
— Это оно! Ты нашел его, Клод, черт возьми, ты нашел его!
От радости я поцеловала его прямо в губы. Клода это ошеломило, словно я его ударила.
— У нас есть ее имя! — сказала я. — Теперь нам нужно найти ее саму. Поспрашивай, Клод, пожалуйста. Узнай, что произошло.
Я сняла чепчик. Мои волосы рассыпались, и я услышала, как Клод прошептал:
— Я сейчас взлечу. Ох, я ударюсь о потолок!
— Что?
— Ничего, абсолютно ничего, Люси Пеннант, — сказал он. — Твои волосы совершенно рыжие, правда? Ты поцеловала меня.
Но затем он снова побелел как полотно.
— Это был всего лишь поцелуй, Клод.
— Альберт Поулинг! — прошептал он. — Скорее!
Мы спрятались за огромным шкафом, возвышавшимся уже на двенадцать футов, хотя еще минуту назад эта цифра равнялась восьми.
Шаги. Еще шаги. Разные шаги. А затем и слова.
— Я что-то слышал, — донесся голос мужчины.
— Да, дядюшка Тимфи, что это было? — ответил ему юноша.
— Думаю, это были голоса. Станли, Дювит?
— Да, дядюшка.
— Я хочу, чтобы вы были очень бдительными. Я не позволю этим городским указывать нам, как и что делать. Я здесь главный указчик. Мне все равно, что Идвид вернулся. Что мне этот Идвид? Он всегда ставит мне палки в колеса. Что с того, что он губернатор? Я приглядываю за Домом-на-Свалке. Я здесь зрячий. Я — главный дядюшка в этом доме, я! И меня будут уважать. Ладно, вы провели обход. Кто отсутствует, кого нет на месте?
— Туммиса, дядюшка.
— И Клода.
— Если на то будет моя воля, они не получат брюк. Где Муркус?
— На задании.
— И на каком?
Стук шагов по мраморным плитам.
— Опять эта птица.
— Поймать ее! Изловить ее!
Сидя в укрытии, я услышала, как затаившийся рядом со мной Клод прошептал: «О нет».
Пронзительный крик.
— Я поймал ее, дядюшка!
— Хорошие мальчики, хорошие.
— Хилари Эвелин Уорд-Джексон, — прошептал Клод. — О нет!
Еще шаги. Людей в комнате прибавилось.
— Смотрите, кто идет!
— Туммис Айрмонгер!
— Лейка! Лейка! Наконец-то я тебя нашел.
— Сверните ей шею! Сломайте ее! — завизжал тот, кого называли дядюшкой.
Последовал звук, похожий на треск ломающейся трости.
— Лейка! — послышался чей-то мучительный крик.
— Отлично, Муркус. Теперь отведи его наверх, лично к Амбитту.
И тогда все ушли. Тяжело дыша и вздрагивая, мы выползли из-за шкафа. На полу лежала чайка.
— О мой бедный, бедный Туммис! — сказал Клод.
— И бедная Лейка, — сказала я.
— Это должно прекратиться. Это неправильно, — сказал он. — Отдай мне дверную ручку, Люси, ради всего хорошего на этом свете.
Я распустила волосы и отдала ему ручку.
— Мы завтра увидимся? — спросила я.
— Да, да, — сказал Клод. Он был в панике. — Ты знаешь, где гостиная?
— С красным диваном?
— Точно. Мы обязательно встретимся там следующей ночью.
— Почему там?
— Так нужно. Я очень хочу увидеться с тобой там. Ох, все идет не так, как должно. Я отнесу эту штуковину Розамути. Это поможет, обязательно поможет. Следующей ночью, Люси, дорогая Люси!
Он заплакал, держа меня за руки и жарко целуя в губы. А затем ушел. Не думаю, что раньше он часто целовался. Но если он снова захочет это сделать, я не буду против.
Я тоже побежала. Побежала обратно к своим ведрам и щеткам. Я мчалась по лестнице, но было уже очень поздно. Настолько поздно, что через окна уже начинал проникать свет. День уже сражался с ночью. Я подумала, что во всем этом хаосе меня никто не хватится. Когда я вернулась вниз, все было тихо — так, как и должно было быть. Звуки доносились лишь с кухонь, в которых готовили завтрак. Ничего необычного. Мне удалось, подумала я. Я в безопасности. Теперь мне ничто не угрожает. Все закончилось, Клод мне поможет. Должен помочь. В конце концов, он хороший парень.
Да, он мне нравился. Я вдруг осознала это с необыкновенным удовольствием. Он, Клод Айрмонгер, мне нравится. На моем лице играла улыбка. Я поставила ведра на место и пошла в спальню. Я была в безопасности и чувствовала себя гораздо лучше. Думала о том, что нужно попытаться заснуть. Завтра я увижусь с ним снова. Все будет хорошо. Флоренс Белкомб, сказала я себе, Флоренс Белкомб и Клод Айрмонгер. Я открыла дверь. Все было тихо. Тупицы спали в своих кроватях. Я бесшумно проскользнула мимо них. Все было хорошо. Я почти добралась до своей кровати. Почти добралась. А затем увидела нечто странное. Кто-то сидел на табурете рядом с моей кроватью. Должно быть, я ошиблась. Несомненно, это место какой-то другой Айрмонгер. Она, эта другая, сидит, готовясь к новому дню. Не о чем волноваться. Моя кровать должна быть дальше. Я прошла еще немного вперед. Женщина, сидевшая на табурете, проводила меня взглядом, после чего я услышала ее голос:
— Доброе утро, Айрмонгер. Я ждала тебя.
И я, к своему ужасу, сказала:
— Доброе утро, миссис Пиггот.
Повествование Клода Айрмонгера продолжается
На Штопоре
Мы были словно какие-то блохи, пчелы или маленькие мушки, квакающие жуки или бегающие блеялки, скарабеевые муравьи или рогатые мотыльки, которые живут очень недолго, дрожат, суетятся, ползают, едят, живут, любят — а затем умирают за несколько мгновений. И тогда все кончено, остаются лишь пятнышки грязи. Целая жизнь втиснута в столь короткий промежуток времени. О, вот она, мысль — лучшая из мыслей! Лучшие мысли в моей жизни были о Люси Пеннант. Этой ночью я вновь ее увижу, сказал я себе, увижу, когда снова стемнеет. Осталось совсем немного — и она будет ждать меня в гостиной. Мы будем вместе сидеть на Виктории Холлест, и я скажу, что думаю о ней. А потом я снова ее поцелую.