Неужели они преследуют меня с нескромной навязчивостью маньяка?
Мы вышли в переулок, в конце которого торчал, как фата-моргана, Сонин дом.
Рядом в уютном окне виднелся призывный плакатик — немного более скромный, нежели про сигареты «Ява», которыми я должна была прогордиться ровно двадцать раз. «Астролог. Предсказываю судьбу. Сглаз. Порча».
— Интересно, — сказала я. — Наводит, что ли, порчу? И почему астролог? Черт знает чем люди занимаются! Я думала, что моя новая профессия — самая бредовая, ан нет! Вот не распутаю это дело, уйду в астрологи. Буду предсказывать судьбу и наводить порчу. Ты, Пенс, станешь моим первым клиентом.
— В смысле? — спросил Пенс, недоуменно хмурясь.
— В смысле я буду тренироваться в наведении порчи на тебе, — объяснила я, улыбаясь ему.
— Может, не стоит?
— Да брось, — отмахнулась я. — Судя по моей врожденной бестолковости, у меня это не получится!
— А вдруг получится?
Мы уже вошли в дом.
Соня прошла вперед, и ее рука метнулась к звонку.
— Маша ведь могла уже вернуться, — виновато объяснила она нам.
Но на ее звонок никто не ответил. Маши не было. Соня вздохнула и открыла дверь.
Мы вошли в темный коридор, мрачный, как все коридоры бывших коммуналок. Щелкнул выключатель. Соня включила свет.
Теперь была видна кухня. На столе действительно стояли две чашки со следами губной помады.
— А это уже много, — пробормотала я, внимательно присматриваясь к цвету отпечатков опрометчивых губ. — Из какой чашки обычно пьет Маша? — поинтересовалась у Сони.
Та молча кивнула на ту, где отпечатки были коричневатого цвета. То есть я бы и сама могла догадаться, Маша должна была подкрашивать губы именно так.
— Бледно-розовый с лиловатым оттенком, — пробормотала я. — Девушка блондинка. Любит дешевую помаду — отпечатки очень сильные. От дорогой останутся или очень слабые, почти стертые, или не останется совсем… Сдается мне, я вижу, кому этот цвет идеально подошел бы. Правда, мне показалось, что косметикой она не пользуется, но это, может быть, и не так. В конце концов, тогда она вынуждена была хранить траур.
Обернулась к Соне.
— Я позвоню? — спросила, вспомнив, что видела телефон на специальной полочке в коридоре.
— Да, конечно, — кивнула она.
Я набрала номер Гордонов.
— Алло? — ответила мне Флора.
— Здравствуйте, это Саша.
По молчанию на другом конце провода я догадалась, что моего звонка не ждали. А может быть, вообще забыли, кто я?
— Саша. Детектив. Вы меня помните? — на всякий случай уточнила я.
— Да, конечно…
— Мне очень нужна Оля. Она дома?
— Нет, — сказала Флора. — Оли нет. Она ушла куда-то еще утром. И до сих пор ее нет.
Что, собственно, и требовалось доказать!
Осталось только найти, где она сейчас находится. Наша милая «Офелия».
И какую роль отвели ей в этом спектакле мои «театралы»!
* * *
Альбом я теперь смотрела куда более осознанно. Рядом находилась Соня, которая давала мне необходимые комментарии.
— Это Маша в школе, — говорила она. — А вот это я. Видите? Это весь наш театр. Видите? Вот Маша.
Передо мной была та самая фотография.
— Но тут все размыто, — сказала я. — Зачем вам эта фотография?
— О да, она плохо получилась. Но, видите ли, Сашенька, в чем дело… Это — историческая фотография. Генеральная репетиция закончена. Труппа выехала на пикник. А кадр, как видите, не получился… И в то же время мне было жаль выбрасывать — как-никак история. Вот видите, это Машенька…
Маша, конечно, сидела в центре. Скромная и величественная. Этакая юная королева, которой все должны подчиняться. Потому что Маша этого хочет.
— Вот Дима Лукьянов.
Дима сидел у Машиных ног. Как пес.
— Вот тут, в уголке, Костя Пряников.
Ах, Костя, Костя! Красивое и благородное его лицо еще не тронуто было сумрачной тенью, которая лежит на его челе сейчас. Он стоял рядом с рыжим Ванцовым.
— Они, видимо, были друзьями?
— Почему были? — удивилась Соня. — Они и есть большие друзья. Лешка и Костя. Раньше мы звали их в шутку «три товарища». Третьим был Миша.
Оля сидела рядом с Соней. Как темная птица, залетевшая сюда, чтобы принести горе. Одинокая, беспомощная и несчастная. Птица, которая залетела на свет, но за ней, неотступная и жестокая, пришла и Тень.
— А где Миша? — спросила я.
— О господи!
Соня смотрела на фотографию в ужасе.
— Вот.
Она показала на отрезанный уголок.
— Его кто-то вырезал отсюда!
Она взяла альбом и начала листать его, все время приговаривая: «Господи! Кто мог это сделать? Зачем? Кому, ну, кому это нужно? Это же было все, что у меня от него осталось! Все!»
В альбоме не оказалось ни одной Мишиной фотографии!
— Нет! — Соня в сердцах отшвырнула альбом.
Она сжалась в комочек и приложила ладони к глазам.
— Это становится невыносимым, Саша! Не-вы-но-си-мым! Но это-то зачем делать? Хорошо, предположим, кому-то не нравлюсь я. Кому-то не нравился Гордон. Но Миша… Это уже варварство, Саша!
Она плакала.
— Кто мог так его ненавидеть? За что?
«Или любить. Так сильно любить», — подумала я, смотря на укоризненную дыру в снимке, объединившем таких разных людей.
— Соня, Миша в вашей постановке должен был играть Гамлета? — спросила я.
— Да, — кивнула она. — Если честно, Лешенька Ванцов очень славный мальчик, но Гамлета он играл плохо!
Ну вот, теперь что-то становится понятным…
И, венценосной подлости дивясь,
Читаю сам, Горацио, в приказе,
Какая я опасность и гроза
Для Дании и Англии.
Бедный Миша, как и Гамлет, ставший на чьем-то пути, стал жертвой.
Что он смог узнать? И как связаны были две «случайные» смерти?
Я встала.
— Придется посетить Машину комнату…
— Зачем? — вытаращилась на меня Соня. — Что вы там можете найти?
— Ответ, — проговорила я. — Всего лишь ответ…
— У Маши?!
Я посмотрела на нее. Она отказывалась понимать происходящее! Пряталась в кокон собственного беспомощного незнания, как ребенок пытается избежать ответа на вопрос о смерти.