Губернатор замолчал, вытер лысину и отошел от трибуны. Подойдя к столу, где с важным видом сидели члены президиума, он взял в руки статуэтку и стал ждать. На губах его играла любезная улыбка.
Немного погодя на сцену бодрой походкой вышел невысокий коренастый мужчина лет пятидесяти. В профиль он выглядел довольно мужественно, по всему было видно, что он гордится наградой. Весь его вид свидетельствовал о том, что он ни секунды не сомневается в том, что эта статуэтка досталась ему по праву.
Пожав руку губернатору, взяв статуэтку и подняв ее двумя руками вверх, он улыбнулся и повернулся к залу. Раздались аплодисменты. Сначала робкие, потом все более и более звучные.
Степкин, откашлявшись, подошел к трибуне и произнес:
— Я, хм… Благодарен присутствующим и господину губернатору за высокую оценку моего скромного труда и постараюсь в дальнейшем не разочаровать своих читателей. Я рад, что наконец учреждена эта награда. Это, на мой взгляд, свидетельствует о том, что в нашей губернии растет интерес к серьезной литературе. К литературе, свободной от конъюнктурных влияний и легковесности. А это очень важный момент. Ведь не секрет, что в последнее время российская литература переживает глубокий кризис. Наряду с действительно интересными произведениями издается масса всяческого ширпотреба, которому место в макулатуре.
Голос Степкина стал жестким, а фразы отрывистыми. Лариса огляделась и заметила, что у многих находившихся в зале лица несколько вытянулись. Скорее всего они приняли это на свой счет. В Тарасове, городе, который мог претендовать на звание интеллектуальной столицы Поволжья, писателей и поэтов было много. Скорее всего они и занимали первые ряды в театре на этом мероприятии.
— Но не это определяет лицо нашей литературы, товарищи, — с шумным выдохом заключил Степкин. — Я уверен, что настанет время, когда мы освободимся от макулатуры, заполнившей все книжные прилавки. И дети наши будут воспитываться на истинной литературе. Я кончил, спасибо…
И Степкин стремительно покинул трибуну, направившись к лестнице, которая вела в партер.
По залу пробежали какие-то смешки, которые, впрочем, были заглушены аплодисментами. Лариса поняла, что это было вызвано последней фразой оратора, которая прозвучала несколько двусмысленно.
— Тоже мне, классики российской словесности, — вслух произнес Котов. — Выразиться толком не умеют.
На его лице застыла гримаса скуки и недовольства. Было видно, что его напрягает не то, как высказываются с трибуны, а то, что он вынужден терпеть официальную часть мероприятия, которую бы с удовольствием проигнорировал, отдав предпочтение банкету.
Тем временем объявили второго и третьего номинантов. Ими оказались молодые писатели Андрей Бельман и Алексей Макушкин. Оба не стали растягивать свои речи, ограничившись краткими словами благодарности в адрес администрации области и лично губернатора.
Затем на сцене появились коллеги награжденных, которые оказались менее удачливыми и остались без призов. Они выступили с поздравлениями в адрес лауреатов и пожелали им творческих успехов.
Ну, а потом сцену оккупировали творческие коллективы, представившие на суд зрителей свои номера. После того как отплясал народный украинский ансамбль «Веселка», Котов заскрежетал зубами.
— Черт, сколько можно! — вырвалось у него.
— Я смотрю, ты не очень-то стремишься к культуре, Женечка, — ответила на реплику мужа Лариса, которой некоторые номера даже понравились.
— Да окультурились уже, хватит… Это все официальщина, а важно непосредственное общение. Ты же знаешь, Лара, писатели — они постоянно тусуются, общаются… В этом общении они находят порой и материал для своих романов, и вдохновение.
— Ну, правильно, — согласилась Лариса. — В бутылке находят и еще кое в чем…
— А что ты так удивляешься? Возьми хоть Пушкина, хоть Есенина… Алкоголики и блядуны!
— Да тише ты! — толкнула в бок мужа Лариса. — Все-таки в театре находишься.
— Ну и что? — пожал плечами Котов. — Потом будет банкет, увидишь, какие эти писатели в неформальной обстановке. Мне Алик Фатеев рассказывал, что одного из них после такой тусовки нашли в женском туалете в обнимку с унитазом! Причем извлек его оттуда директор нашего драмтеатра Гаврилов… Если бы не он, то лежать бы бедному писателю там до утра. Кстати, по-моему, это один из тех, кто получил призы.
— Неужели Степкин? — неподдельно удивилась Лариса.
— Нет, насколько я знаю, Степкин — это мастодонт нашей литературы. Кажется, кто-то из молодежи…
Котов замолчал и хмуро уткнулся в программку мероприятия, прикидывая, сколько еще времени ему придется страдать.
Страдания его продолжались еще где-то около часа. Когда официальная часть завершилась, в фойе театра к Котовым подбежал толстенький усатенький человек, который, брызжа слюной и размахивая руками, воскликнул, что он чрезвычайно рад появлению их на этом мероприятии.
— Альберт Фатеев, — важно представил его Котов жене. — Критик, писатель, между прочим, не хуже всяких там Степкиных.
— Ну, это ты не надо, — засмущался Фатеев. — У Михаила Александровича очень правильные, очень нужные, я бы сказал, своевременные романы. Заслуженная награда, заслуженная…
Несмотря на его слова, Ларисе показалось, что в интонации Фатеева проскользнула ирония. Что ж, это было естественно для творческой среды, в которой каждый очень ревниво относился к успехам коллег.
— Я думаю, что вы примете участие в нашем, так сказать, парти?.. — изогнувшись дугой, спросил Альберт.
— Всенепременно, — с готовностью откликнулся Котов. — Куда проходить?
— Мероприятие будет на пятом этаже. Знаешь, где буфет?
— Да уж, где буфет, он знает, — ответила за мужа Лариса. — Я так думаю, что из-за буфета он в свое время со мной сюда и ходил. Пока не занялся бизнесом и времени стало меньше…
— Так вот, проходите мимо буфета и направо, по коридору. Там будет дверь, на которой написано «Банкетный зал». Впрочем, — Фатеев задумался, — я вас сейчас сам туда проведу. А то могут быть сложности — ведь это как бы только для своих.
И он, взяв под руки супругов, колобком покатился вперед, к мраморной лестнице, ведущей на пятый этаж.
* * *
— Макушкин — горький пьяница! — зазвенел голос Андрея Бельмана, который, раскачиваясь на своих длинных ногах, облаченных в кожаные штаны, обнимал за талию какую-то девушку и не замечал, что стряхивает пепел ей прямо в декольте.
Собственно, и девушка этого не замечала, поскольку была всецело поглощена персоной красавца Андрея. Она млела, заглядывая ему в лицо.
Тут отреагировал и сам «горький пьяница» Макушкин. С трудом оторвав голову от колонны, к которой он на всякий случай прислонился, он отхлебнул из бокала шампанское и изрек:
— А Бельман — чудовищный иудей!