От края до края порта широкой дугой пролегла полоса вспаханной земли, заваленной бесформенными обломками. Дома рухнули, баррикады и завалы разметало, не успевшие отступить люди просто исчезли, так, что не осталось даже и тел.
Туча потускнела, посерела, опустилась почти к самым мачтам, словно отдав все силы. Воины Клешней взвыли, будто голодные зомби, и опять надавили на оборонявшихся. Теперь им почти ничего не мешало.
Отбиваясь длинными пиками, сомкнув щиты и держа строй, дисциплинированные сотни «Белых Слонов» сумели не потерять строя и отойти выше по улицам, ко второй и третьей линиям баррикад. А вот ополченцев полегло очень много. Мало кто успел вовремя отступить, мало кто имел, подобно опытным наёмникам, звериное чутьё на опасность, только и позволявшее выжить в непрерывных сражениях на границе Змеиных лесов.
Но теперь две тысячи тяжело вооружённых латников полка «Белых Слонов» и сорок сотен султанской гвардии пытались удержать троекратно сильнейшего врага, получившего наконец свободу манёвра. Линия защитников растянулась, в бреши пришлось двинуть ополченцев – и там-то они как раз и не выдержали.
Фесс видел, как это произошло.
Неумело отпихиваясь колами и копьями, отмахиваясь выданными из скавеллского арсенала мечами, ополченцы попятились перед свистящим ураганом начищенной стали. Косы имперцев крутились, с шипением рассекая воздух. Подтянулись лучники – тоже в тяжёлых шипастых доспехах, и их стрелы собирали сейчас обильную жатву – мало кто из ополченцев имел добрый доспех, большинство довольствовалось простыми щитами. Строй нарушился, кто-то выскакивал вперёд, теряя плечо соседа, кто-то падал, вопил, раненный, хватаясь за товарищей и умоляя, чтобы его не бросали. Всего этого оказалось достаточно. Бойцы Клешней пробились сквозь копейный частокол, заплатив немалую цену, но всё же пробились. Самый первый из них воспользовался метко пущенной стрелой, сразившей высокого ополченца, вокруг которого сбивались кучей остальные защитники, – алый доспех вдруг бросился вперёд прямо на целящиеся в него наконечники копий, взлетела коса, отбивая отчаянный, но неумелый выпад, и обратным движением состригла чью-то голову. В бока дерзкому имперцу грянуло сразу три копья, панцирь не выдержал, тело задёргалось, насаженное на почерневшие от крови древки, но было уже поздно. Одним броском не меньше десятка имперцев врезались в ряды ополченцев, косы так и замелькали; каждый их удар распарывал тела от плеча до поясницы.
Кто-то из гвардейцев заметил опасность и, не мудрствуя лукаво, просто швырнул глиняную фляжку с огненным зельем прямо в гущу сражающихся – обычное для профессионала пренебрежение чужими жизнями, даже жизнями своих. Полтора десятка султанских воинов, растянувшись цепью, встретили натиск набегающих следом за разорванными взрывом имперцев, и какое-то время казалось, что им удастся удержаться – бой шёл равный, и воины Клешней падали куда чаще, чем султанские храбрецы. Но бежали с галер новые и новые отряды лучников, что, припадая на одно колено, ловко разряжали своё оружие почти в упор. Стрелки – защитники Скавелла не оставались в долгу, однако всё-таки цепь гвардейцев не выдержала. Ни один из них не отступил, все легли на ковёр вражеских тел, но ведь погибнуть, пусть даже со славой, отнюдь не значит победить…
Сражение переместилось дальше от моря, в глубь Скавелла, где разрушений было меньше, а баррикад и ловчих ям куда больше. Упёрлись насмерть пришедшие в себя ополченцы, подошла на подмогу резервная сотня «Белых Слонов», и на какое-то время могло показаться, что удача вновь поворачивается лицом к защитникам города.
Но так только казалось.
Теперь имперцы во многих местах на флангах теснили по-прежнему упрямо защищавшихся наёмников. Они прорывались прямо сквозь дома, выламывая двери и окна, кое-где просто прошибая стены – они до сих пор тащили с собой и не бросали тараны. Многие из «Белых Слонов» оказались в окружении. Парируя эту угрозу, Эберт потратил вторую из четырёх резервных сотен, однако шаг за шагом защитникам города приходилось отступать. И все понимали – когда сражение развернётся в чистом поле, воины Клешней просто задавят всякое сопротивление числом.
…Работаем, Фейруз. Не смотри по сторонам, братишка. Аррасцы отступают, я знаю. Наши друзья гибнут. Мы бездействуем. Потому что у нас хватит силы только на один удар. Потом – потом я сам пойду драться на скользкие от крови улочки Скавелла, городка, где я бы с удовольствием попил, поел, может, даже, забыл на время, кто я такой и каким путём иду. Если мне не останется ничего другого, буду как в Арвесте – брать силы у умирающих. Страшно. Но ничего не поделаешь. Они, конечно, засекут это. И тогда…
А впрочем, что говорить? Работам, Фейруз. Осталось уже немного…
…Маги Клешней не собирались отсиживаться в глухой обороне. Фесс не знал, остался ли кто-то в живых из чародеев Арраса, во всяком случае, когда по несчастному Скавеллу вновь хлестнула серо-призрачная плеть, сопротивления она не встретила уже никакого. Вновь взлетали в воздух обломки стен и перекрытий, стропила взмывали, точно птицы, падая и вонзаясь в землю громадными копьями. Плеть не разбирала, где свои и где чужие. Злой магии, пришедшей с чёрно-зелёными кораблями, были безразличны судьбы сражавшихся за неё. Там, где ополченцы подались назад особенно сильно, линия защитников сломалась.
Бросая оружие, люди побежали, словно зайцы от стаи гончих. В прорыв немедля бросились свежие силы, кто-то умело дирижировал имперскими солдатами, совершенно безжалостно, но умело.
Фесс почувствовал, как дрожат его руки. Поток солдат в голубых шипастых доспехах достиг окраины Скавелла. Выплеснулся из города и, не тратя времени на добивание убегающих (да и то сказать, едва ли их можно было догнать – страх, что называется, приделал крылья к ногам), стали окружать всё ещё сопротивляющихся наёмников и гвардейцев.
И тогда некромант увидел выступившего вперёд Императора. Правитель Мельина был каменно-спокоен, и на лице бестрепетно шагавшей рядом с ним Сеамни отражался такой же безмятежный покой, словно они оба пришли к какому-то очень важному для них обоих решению. За ними, держа шаг и ровняя строй, угрюмо маршировали прямоугольники ополченского резерва – тех, кого так упорно муштровал Император в остававшиеся у него неполных три дня. Он старался не напрасно.
Сперва имперцы даже не обратили внимания на эту угрозу. Навстречу мерно шагающим шеренгам выдвинулось несколько десятков лучников – над головами защитников Арраса поднялись деревянные щиты. Император, наверное, выгреб все запасы из арсеналов города. Конечно, люди падали, но строй не нарушался. Уцелевшие просто перешагивали через убитых и раненых. Бежали, стреляя на ходу, и лучники-ополченцы; их было гораздо больше, и имперские стрелки отступили в замешательстве. Маги Клешней либо не пришли ещё в себя после второго удара своей плетью; а может, Императора защищала белая перчатка?
Император резко вскинул меч, и его люди перешли на бег. Длинные колья опустились – с диким рёвом, рванувшимся из сотен и сотен глоток, ополченцы бросились в атаку, и было в этой атаке нечто от того безумия, с каким легионы славной Мельинской империи шли на приступ башни Кутула.