— Не понимаю, — отвечала на все вопросы. Хотя нет, один уже слышала совсем недавно!
— Улайд, — устало ответила я. — Риага!
Внезапно желудок скрутило страшной болью. Я застонала, согнулась пополам. Затем меня куда–то волокли. Я металась в бреду, стонала от боли, мне лили в рот мерзкую вонючую отраву, от которой становилось почему–то легче. Кто–то клал на голову прохладную ладонь, из которой, наоборот, лилась раскаленная лава, выжигая мозг…
Затем я очнулась окончательно. Мир уже не двоился и не распадался на части, все более и более обретая четкие контуры. Я лежала на грубой поверхности, застеленной каким–то тряпьем, и была укрыта чем–то тяжелым и грубым. Наверное, шкурой какого–то животного. Похоже, была ночь.
Пошевелилась, попыталась сесть. Тело не слушалось, словно из него высосали силы неведомые кровопийцы. Кое–как согнула руку, оперлась на локоть и, оттолкнувшись от земли, со стоном села. Где я? Каменные стены небольшой комнаты, низкий потолок, в углу слабый мерцающий источник света. Я сидела на полу на груде тряпья недалеко от тлеющего очага. Помещение заполнял слабый запах дыма, и еще пахло… хлебом.
— Очнулась? — знакомый голос из дальнего угла. Женщина приблизилась, держа в руке глиняную плошку, внутри которой мерцал огонек. Села рядом. При слабом свете старческие морщины на лице залегли еще глубже, голубые глаза казались чернее ночи. — Значит, будешь жить. Пить хочешь?
— Хочу! — ответила я, облизав пересохшие губы.
Что-о? Я не только понимала чужую речь, но еще и смогла ответить на незнакомом языке! Как такое возможно?
— Почему я говорю на вашем языке? — пробормотала я. Женщина вернулась из дальнего угла с глиняной кружкой.
— Держи…
— Вы берете воду из реки? — растерялась я. Она кивнула. О, Боже! Видела я эту реку! И зловонные сточные канавы с городскими отбросами, которые подхватывали мутные волны…
— Целитель из храма Бригиты сказал, что ты должна много пить, когда очнешься. Если очнешься…
Зажмурилась, сделала несколько глотков. Вода, на удивление, оказалась приятной на вкус, разгоняла ватную муть в голове, возвращала силы.
— Ты не говорила на нашем языке, — произнесла пожилая женщина. — Целитель из друидов решил помочь. Правда, это довольно болезненно, но ты все равно была без сознания…
— Он клал мне руки на голову?
Женщина кивнула. Я вспомнила кошмар, преследовавший в бреду: прикосновение холодных ладоней и поток раскаленной лавы, текущий из них, выжигающий сознание. Хочу видеть этого "целителя из друидов"! Я бы поделилась своими мыслями о его методике обучения иностранным языкам!
— Спасибо, — пробормотала я. — Ты спасла меня…
Она опять кивнула, морщинистое лицо тронула улыбка.
— Как тебя зовут, девочка?
— Марта!
— Сильное имя! Ты можешь звать меня Ниссой. Мамой Ниссой.
— Нисса, — пробормотала я, пробуя незнакомое имя на вкус. — Спасибо, мама Нисса! Сколько я болела?
— Четыре дня, — ответила она. — У тебя была пустынная лихорадка… Мало кто выживает без помощи целительной магии друидов. Вот, тебе еще оставили лекарство…
Мама Нисса поднялась и вернулась с еще одной плошкой, в которой плескалась черная густая жидкость. Я взяла ее в руки и подозрительно понюхала. Фу, гадость! Сделала глоток. Да, обоняние не подвело, и впрямь отвратительно.
— Мне бы… выйти, — призналась я. — Где здесь… — смутилась. Н-да, естественные потребности никто не отменял.
— Отхожее место? За домом, сейчас отведу тебя!
— Я сама! — попыталась подняться самостоятельно, но Нисса уже пришла на помощь. У пожилой женщины оказались на удивление крепкие руки. Опираясь на нее всем телом, словно пациент, только что переживший рецидив, я ковыляла к выходу, путаясь в подоле знакомого платья. Внезапно мысль промелькнула в голове. Я пощупала грудь, где в чашечке грязного бюстгальтера из тонких итальянских кружев хранила свое сокровище. Заветного мешочка не было!
— У меня были деньги, — пролепетала я. А может, и не было ничего? Может, все приснилось: и безумно красивый мужчина с высокомерным лицом, и рыжебородый, которого я изваляла в пыли каменной мостовой? И бешеная гонка по улицам чужого города, в которой я бежала от самой себя?..
— Друиды дорого берут за лечение, — ответила Нисса. — Пришлось заплатить, иначе ты была бы в Ином Мире…
Знакомое почти родное место!..
— Но я верну, что осталось… — продолжила Нисса.
— Спасибо! — прошептала я, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Разве такое возможно? Кому я нужна, чтобы вот так… лечить, поить, таскать на себе?
— Почему ты помогаешь мне? — cпросила я, когда Нисса, откинув полог из грубой ткани, служащий дверью, вывела меня на улицу.
— Ты очень похожа на мою дочь Эиринн, — просто ответила она.
Когда мы вернулись в дом, Нисса помогла лечь около очага. Я почувствовала что продрогла. Ночь оказалась прохладной. Порывистый ветер продувал насквозь тонкое платье. Женщина накинула на меня тяжелое грубое одеяло из шкуры крупного животного. Когда согрелась, глаза начали слипаться, и я стала проваливаться в мир сновидений.
— Что случилось с твоей дочерью? — пробормотала я сквозь сонный дурман. — Где она?
— Эиринн умерла. Ей было тринадцать, — ответила Нисса.
— Прости, — прошептала я.
Нисса покачала головой и улыбнулась. Затем легонько коснулась моего плеча. Слезы привычно набежали на глаза, отозвавшись на чужую мимолетную ласку.
— Спи, тебе надо набираться сил!
Она потушила огонь в плошке, затем завозилась, вздыхая, на своем ложе на другой стороне очага. Но я уже спала…
Проснулась от легкого прикосновения, открыла глаза. Надо мной склонилась — Слава Богу! — Нисса. Когда мне уже перестанут чудиться монстры? На улице занимался новый день, свет проникал сквозь прорехи полога на входе.
— Доброе утро! — Нисса сидела рядом. — Мне скоро уходить, поэтому я решила разбудить тебя…
— Д-да, конечно, — ответила я, поднимаясь. Тело слушалось, хоть я и чувствовала полнейший упадок сил. Огляделась, пытаясь понять, куда же я попала, так как вчера много разглядеть не удалось.
Я сидела на земляном полу небольшого прямоугольного жилища, прислонившись к неровной каменной стене, хранящей едва заметные следы побелки. Несколько поленьев горело в очаге, дым поднимался наверх, уходил в дыру на крыше. Тряпье на полу служило постелью мне и Ниссе. В дальнем углу на грубо сколоченном столе стояла глиняная посуда и несколько кувшинов. Еще из обстановки присутствовала длинная лавка, за ней — большой окованный железом сундук. В похожем моя прабабка хранила семейные реликвии: свое свадебное платье, парадную форму моего прадеда, сгинувшего в жерновах Первой Мировой, праздничные покрывала и наволочки, что доставались лишь в редких случаях, невероятных красок расписной платок, который она одевала на Пасху.