Вспомнив свои страхи тех лет и как ей их внушали в расчете на то, что она откажется от свадьбы, Мишель снова пришла к тому же выводу: они с Филиппом и по культуре и по социальному положению принадлежат к разным мирам, а то, чем она жила последние недели, всего лишь фантазии, пустые мечты.
— Для меня имеет. Скажи мне, — настаивал Филипп.
Все тот же приказной тон, устало подумала Мишель. А впрочем, какого черта?! С какой стати ей выгораживать женщин усадьбы? Все равно он не поверит ей, если успел обвинить в таких позорных грехах, как меркантильные расчеты и распутство. Ну обзовет еще разок-другой лгуньей, какая разница?
— Твои тетки, — ответила она. — К чести твоей матери, она не принимала участия в таких узкосемейных дискуссиях… Свое отношение она выражала холодной вежливостью.
— Черт возьми! — Филипп сорвался с места. — Это я выбрал тебя… Как они посмели?! — рычал он.
Мишель содрогнулась. В гневе Филипп представлял собой довольно впечатляющее зрелище: глаза сверкали, ладони сжимались в увесистые кулаки. Хорошо хоть не обозвал ее лгуньей, наговаривающей на благородное семейство. Мысль эта немного согрела ее, и робкая надежда шевельнулась в глубине ее души, когда он вытянул в ее сторону руки и тихо сказал:
— Иди ко мне.
Она подошла, как всегда покорная его воле. Оказавшись в кольце его рук, она прислонилась головой к его плечу. Сердце ее задрожало от любви и готово было воспарить от счастья, когда она услышала:
— Теперь начинаю немного понимать. К тому времени, как мы отправились в свадебное путешествие, твое чувство уверенности в себе, и без того слабое, было окончательно уничтожено. Оказавшись наедине с опытным мужчиной, который, определив содержание, собирается сплавить тебя с глаз долой после выполнения супружеского долга, то бишь рождения наследника, ты замкнулась в себе. Естественно, ты отказалась заниматься любовью со мной, ведь это могло привести к беременности, а тебе не хотелось провести остаток жизни в роли отверженной жены под пристальной опекой женщин, которые успели дать тебе понять, насколько ты им неугодна.
Слушать все это в его изложении было даже приятно. Мишель слабо улыбнулась. Он похлопывал ее по спине, словно она была комнатной собачкой и нуждалась в утешении. Но, поскольку в его объятиях она быстро забывала о неприятном, отошли на задний план и все его оскорбительные обвинения. Могла ли она противиться своему телу, которое отчаянно тянулось к нему?
— Тебе следовало тогда же рассказать мне обо всем, — с нежной укоризной сказал Филипп. — И я бы развеял все твои опасения. — Еще одно похлопывание, потом его руки легли ей на плечи и отстранили от себя. — Но со мной ты всегда держалась так, словно язык проглотила, хотя могла часами болтать с Кэтрин и ее братцем. Очень жаль, что ты испытывала передо мной такой благоговейный ужас. Простое объяснение могло бы все изменить.
Говорит как феодальный властелин, ни больше ни меньше. Снисходительно, покровительственно. Он снова начал обращаться с ней как с дефективным ребенком, мнение которого недостойно его внимания. Было время, когда она безоговорочно соглашалась с каждым его словом. Ее ведь так и воспитывали, в вере, что мужчины существа высшего порядка и что они всегда все знают лучше.
Мишель откинула назад голову и сказала:
— Беременная или нет, я все равно оказалась в положении отверженной жены, разве не так? — Она ослепительно улыбнулась ему, чтобы смягчить сказанное. Важно было не оттолкнуть его, а спокойно разобраться в прошлом. Возможно, он снова изменит свое мнение о ней и откажется от нелепых обвинений. — К тому же я никогда не согласилась бы выйти за тебя, если бы думала, что меня положат как ненужную вещь в ящик комода после рождения наследника. Я знала, что ты не жестокий человек. Это было…
Внезапно Мишель замолчала, перевела дыхание и положила ему на грудь ладони. Она ощутила через мягкий белый шелк тепло его тела и тяжелые удары сердца. Ей так хотелось его близости, но с этим придется подождать, хотя даже такое прикосновение заставило ее тело дрожать, а сердце биться быстрей.
— Понимаешь, мне говорили, что ты пользуешься большим успехом у женщин, у тебя есть опыт, — продолжала Мишель дрожащим голосом. Дыхание ее стало прерывистым. — Твои тетки наперебой рассказывали мне о твоих любовных связях с манекенщицами, танцовщицами, которые все как на подбор были ослепительными красавицами. Нет, по их мнению, в жены они не годились, но такие связи были необходимы молодому человеку для возмужания.
Мишель все крепче прижималась к нему, уступая настойчивому желанию своего тела. Может, он поймет? Она услышала, как он вздохнул и вдруг резко отвернулся от нее. Встревоженная, она смотрела на его напряженную спину.
— Филипп… я была девственницей, я даже с мальчиком никогда не дружила. Я боялась своей неопытностью разочаровать тебя. Страх был сильнее меня, я не могла от него избавиться. Понимаешь? Я постоянно думала, что ты сравниваешь меня с другими… красивыми, раскованными, которые знают, как доставить удовольствие мужчине.
Почему он отвернулся и не смотрит на нее? Почему? — в отчаянии думала Мишель.
— В ту первую ночь я была как замороженная из страха разочаровать тебя. Я понимала… понимала… — Мишель начала запинаться. — Трудно разговаривать с человеком, который упорно стоит к тебе спиной. От волнения на нее снова напало косноязычие. Но, взяв себя в руки, она сказала: — Я понимала, что ты не любишь меня… Ты выбрал меня только потому, что я ничего не требовала от тебя. Но я чувствовала, что ты увлечен мною, и решила, что этого будет достаточно. Хотя этого оказалось недостаточно, — уныло добавила она. — Если б ты любил меня, то не стал бы сравнивать с другими женщинами, ты бы научил меня искусству нежной страсти и освободил бы от страха. Но ты не любил меня, а самой мне было стыдно говорить на эту тему. Поэтому я отталкивала тебя, как только ты приближался ко мне. Не могла я еще раз подвергнуть себя унижению.
Тишина, только воркует горлица и ветер шелестит листвой в кронах деревьев. Почему он молчит?
— Скажи что-нибудь, — попросила она.
Филипп обернулся, и у Мишель перехватило дыхание при виде его лица. Что это? Позднее раскаяние? Сожаление? Печаль?
— Что ж, я должен признать большую часть высказанных тобой обвинений, — глухо произнес он каким-то отрешенным голосом и взглянул на часы. — Когда ты оставила меня, первым моим побуждением было поехать следом и притащить тебя обратно силой. — Филипп говорил неторопливо, словно подбирал нужные слова.
Странно, мелькнуло в голове Мишель, она-то считала, что он будет только счастлив избавиться от неугодной жены.
— Зачем?
Он уловил скепсис в ее тоне и слегка дернул головой.
— Что значит — зачем? Ты была моей женой.
А Филиппу Бессону нелегко расстаться с тем, что ему принадлежит, даже с тем, что не особенно и нужно.
— И почему ты не поехал за мной?
А она вернулась бы с ним в усадьбу? Пожалуй, вернулась бы. Первые несколько недель после побега ей пришлось очень тяжело. Мучила мысль, что она собственными руками разрушила не успевшую начаться семейную жизнь. Она ненавидела себя за это. Если бы Филипп тогда явился за ней, она бы вернулась, понадеявшись на вечное «как-нибудь образуется». Но Филипп не явился, он даже не попытался с ней связаться, и она поняла, что отныне должна рассчитывать только на себя и что придется начать новую, самостоятельную жизнь.