– Ты явился, мой мальчик. – Теща одарила Орлова снисходительной улыбкой, а затем обернулась ко мне. Улыбка тут же покинула ее холеное лицо, и она холодно процедила: – Я решила передать Евгению сорок процентов состояния Соломатиных. Не выдавать же Марию за оборванца. Разумеется, я все учла. Захочет развестись – не получит ни копейки, все перейдет к Марии. Так что, – она снова посмотрела на Орлова, – в ваших же интересах, мой мальчик, хранить брак и ублажать жену.
На лице Орлова заиграли желваки, но он сумел себя сдержать, улыбнулся и вновь приложился губами к руке Соломатиной.
Тут я даже зааплодировал, не в силах скрыть восхищение.
Ведьма! Не иначе, ведьма! Как она мои мысли узнала? Как ловко втоптала в грязь своего протеже!
Похоже, ей это доставляет настоящее удовольствие. Если судить по улыбке…
Значит, вот как ей удалось устроить свадьбу. И почему я сразу не догадался?»
– Мне одному послышалось слово бриллианты, миллионы и ценные бумаги? – поинтересовался Макс, едва Федор замолчал.
– Я тоже на этом моменте чуть травинкой не подавился, – поддакнул Кир.
А Петр задумчиво произнес:
– Мне интересно, что из всего вышеперечисленного хранится у нас под ногами?
– Ну… деньги… те если и сохранились, разве что музеям интересны будут. – Макс почесал затылок. – А вот золотые монеты и драгоценности я бы не отказался поискать.
– Ну, если у него ценные бумаги в компаниях, которые до сих пор продолжают существовать, мы миллиардеры! Причем валютные, – возразил Кир.
– Это, например, какие?
– Ну мало ли! Можно поискать, что в то время было!
– Да ничего тогда не было!
– Да? А те же бриллианты? А золотые прииски?
Парни сцепились, деля шкуру неубитого медведя.
– Что там дальше? – К Федору придвинулся Петя. Создавалось впечатление, что подробности собственного обогащения его не волнуют.
Федя пробежал глазами текст и снова принялся разбираться в генеральских завитушках:
«День свадьбы оказался совсем невеселым. Небо с самого утра затянуло стальными тучами, а к обеду к тому же начал плакать не по-летнему холодный дождик.
Я нетерпеливо прошелся по залу. Посмотрел на лестницу, ведущую на второй этаж. Прислушался к гробовой тишине, царившей наверху. Марья уже должна была спуститься. Неужели передумала?
Соломатина выжидательно посмотрела на меня.
– Наверное, еще не готова, – ответил я на ее немой вопрос. – Поезжайте в церковь. Степан вас проводит, а Павел встретит. Мы с Марьюшкой прибудем позже.
Отправив тещу, я прождал еще с полчаса и, не выдержав рвущего душу беспокойства, сам поднялся в комнату дочери. Постучал.
– Я почти готова, подождите, – раздался из-за двери ее голосок.
– Марьюшка, это я. Все уже в церкви, и нам пора.
– Войдите, папенька, – разрешила она.
Я открыл дверь, шагнул в комнату и остолбенел. Марья стояла у большого, в полный рост, зеркала, точно ангел, спустившийся с небес.
Белоснежное кружевное, в меру пышное платье сидело идеально. На открытые плечи падала фата, а голову украсил венок из роз, которые так любила ее мать.
Я подошел ближе и заглянул в лицо дочери. Думал, что увижу слезы, но Марья была спокойна. Она не плакала, но и радости не было.
– Нам пора, ангел мой.
– Да, папенька, идемте.
Марья подала мне руку, и мы вышли из комнаты.
Карета была украшена цветами, алыми лентами, а под крышей примостилось изображение пары белых голубков. Кучер, одетый в праздничную ливрею, стоял у кареты. Заметив нас, он отсалютовал и приглашающе распахнул дверцу.
– Марья, – не выдержал я, когда мы сели и карета тронулась. – Если ты не хочешь выходить за Орлова, я все устрою! Только скажи! Отменим к чертям весь этот фарс и уедем с тобой и Алешенькой. Далеко, там, где нас не знают. В Париж уедем!
Она с благодарностью улыбнулась и накрыла своей рукой мою руку:
– Поздно, папенька, назад пути нет. Знать, судьба моя такая. Только не зря ведь говорят, что стерпится – слюбится. Вот и я постараюсь полюбить. Вы себя ни в чем не вините, я на вас зла не держу и люблю как прежде.
Глаза ее оставались сухими, хотя нижняя губа подрагивала, выдавая сдерживаемые рыдания.
Обняв, я прижал ее к груди. Сердце защемило, и дышать стало тяжело. Нужно держать себя в руках, не время раскисать!
Вскоре карета остановилась у церквушки, но мы с дочкой еще долго не отваживались выйти. Наконец, Мария решилась и, сама открыв дверцу, шагнула в зелень травы. Я последовал за ней.
Уже у самой церквушки мы остановились. По случаю праздника всем работникам дали выходной, и теперь все высыпали поглазеть на свадьбу. Даже монахи вышли на крыльцо монастыря. Не знаю, откуда Павел их притащил, да и не мое это дело. Главное – помощь есть. Да и монастырю негоже пустостенному стоять.
Я засмотрелся на высокие стены, на окошки, забранные решеткой. Марья хотела служить Богу, но вышло иначе. Эти стены уже не ждут ее. Хотя непонятно, где лучше жизнь провести: в заточении монастырском или под одной крышей с нелюбимым мужем.
Марья устремила взгляд в ту же сторону.
– О чем ты сейчас думаешь, доченька?
– Не знаю даже, папенька. Я ведь пообещала Господу, что монахиней стану, и выходит, что обманула его. Может, он теперь наказывает меня за это?
– Наказывают виновных, а ты чистый ангел. Потому не смей даже помышлять о подобном.
– Нет, папенька, я все же виновата… – Она перевела взгляд на высокую колокольню, с силой сжала мне руку. – Уже и колокола привезли? Как же я все пропустила-то? Я бы хотела услышать, как они звонят.
Я едва удержался от вздоха. Все сделал, как хотел, и колокола отлили к свадьбе дочери, но я и подумать не мог, что этот день станет едва ли не самым черным в ее жизни.
– Услышишь, ангел мой. Может, уже сегодня и услышишь!
Как ни откладывали мы этот момент, но войти в церковь пришлось. Гостей было немного: Соломатина с супругом и сестрой, еще какая-то пожилая пара, да трое молодых людей со стороны Евгения.
Марья взяла меня под руку, и мы медленно пошли к алтарю, где нас уже ждал Павел. Путь показался мне бесконечным, а может быть, я не спешил отдавать дочь в руки чужого для нее мужчины.
Орлов улыбался. И улыбка его показалась мне оскалом зверя, что видит добычу. Его друзья, выражая радость, хлопали его по плечу и одобрительно кивали.