Труп Байроне с глухим стуком упал на пол, а Эш стал подниматься. Он посмотрел на лорда Эдгара и увидел, что тот сидит прямо, но запрокинув голову на низкую спинку кресла и выгнув шею, так что кадык торчит, как ужасная шишка, готовая разломиться пополам, а щеки погружены в глубокую тень. Глаза закрылись не полностью, но стали тусклыми, а рот был широко открыт. Кресло его горело – один из подлокотников занялся в нескольких местах.

Поднявшись на ноги, Эш услышал, как дверь дальней комнаты с треском распахнулась. Затем послышались тяжелые шаги, и знакомый голос закричал:

– Часовня в огне, ваша светлость. Взрыв! И вот только что был другой в коридоре! Мы должны вывести всех наружу!

Дверной проем меньшей комнаты заполнила огромная фигура сэра Виктора Хельстрема.

Затем раздался звук такой страшный, что Эш на мгновение съежился.

Это Хельстрем заревел от ярости.

Глава 80

Проснувшись, Кейт Маккаррик обнаружила, что уже сидит в постели, а одеяло сползло до пояса. На ней была только легкая ночная рубашка, но тело под ней покрывала тонкая пленка пота.

Глаза у нее были широко открыты, но ничего не видели в полумраке спальни. После пробуждения голова была абсолютно пустой, и сознанию потребовалась пара секунд, чтобы все вспомнить. Тогда ее снова охватил ужас.

Она видела сон – нет, это был кошмар. Но как ни старалась она сосредоточиться, в голове крутились только обрывочные образы. Большинство из них были связаны с Дэвидом. Тот был в опасности. В страшной опасности. Кейт согнула колени под одеялом, обхватила их руками и уткнулась в них лбом. Она попыталась вспомнить, но, как и большинство снов, этот был неуловим, так что все, что она могла уловить, были чувства: ощущения страха и ужаса.

В замке Комрек происходило что-то дурное, что-то зловещее, и Дэвид Эш был в самом центре этих событий, как в ловушке.

Она откинула одеяло и подошла к большому зеркальному окну с видом на город. Сейчас ей необходимо было увидеть что-нибудь нормальное: дома с освещенными окнами, ночной транспортный поток, тени людей, идущих по тротуарам, – свидетельства самой жизни.

Кейт была знакома с необъяснимыми видениями и сенсорными иллюзиями, но эти ощущения в ее собственной голове были другими, какими-то более прочными, их, казалось, можно было коснуться.

И было это из-за экстрасенсорного дара Дэвида, хотя тот всегда высмеивал его и отрицал. Однако в последнее время – в течение последних нескольких лет – его отрицание становилось все менее категоричным, он как будто начинал признаваться в этом своем шестом чувстве, хотя и называл его просто сильной интуицией, а не экстрасенсорной способностью.

Она подумала – почувствовала, – что его разум отправлял сигналы бедствия, даже если он сам этого не осознавал. В замке Комрек происходило что-то ужасное, и ее удручало, что она ничего не может сделать, чтобы помочь ему. Кейт проклинала себя за решение лечь спать так рано после двух длинных бесед за ужином; возможно, в глубоко бессознательном состоянии ее подсознание посылало ей видения таких противоположных стихий, как огонь и вода.

Наверное, у нее была лишь одна маленькая возможность что-то предпринять. Даже если это и не будет особо действенно. Она надеялась, что ее подруга Глория Стэндуэлл не слишком раздражится, если она побеспокоит ее так поздно ночью.

Кейт потянулась к телефону на прикроватной тумбочке.

Глава 81

Хельстрем промедлил в дверях всего пять секунд. Сначала он уставился на Дэвида Эша, потом на тело лорда Эдгара Шоукрофт-Дракера; труп Байроне он и вовсе игнорировал.

Пока Хельстрем ревел, Эш не успел прийти в себя, прежде чем тот бросился к нему, вытянув перед собой огромные руки, чтобы схватить остолбеневшего исследователя. Эш попал в мощные тиски, и оба они полетели через всю комнату так быстро и с такой силой, что сокрушили высокие французские окна и вылетели на площадку перед парапетом, где ветер с моря стал трепать их волосы и одежду.

Они повалились, такую набрали инерцию, и Эш использовал краткий миг передышки, чтобы откатиться от главного исполнительного директора, чья толстая рука пыталась снова его схватить. Но Эш быстро вскочил на ноги, меж тем как грузный Хельстрем, с трудом поднявшись на колени, по-прежнему ревел, обдуваемый ветром.

Яркий свет полной луны высвечивал длинные зубцы парапетной стены, заливая площадку чистым серебряным сиянием. Ветер ворошил Эшу волосы, а вдали он видел серебристо-белую пену бегущих волн. Это напомнило ему о том, как высоко находилась вымощенная плитами площадка, и его охватила холодная дрожь, когда он подумал о судьбе семьи Маккиннона. По какой-то причине у Хельстрема, казалось, были такие же убийственные намерения относительно него.

Он не стал ждать. Громоздкое тело Хельстрема, обдуваемое ветром, все еще было согнуто, и его массивная голова представляла собой слишком хорошую мишень, чтобы не обращать на нее внимания. Парапсихолог нацелился ботинком прямо в нее и изо всех сил ударил ногой.

Хельстрем взревел от боли и отлетел к стене, ему повезло не упасть через одну из открытых амбразур. Он оставался сгорбленным. Эш не любил драться ногами (собственно, он вообще не любил драться), но у него не было выбора. Хельстрем был способен раздавить его как жука, и они оба это знали.

Если ему удастся оглушить этого здоровяка, подумал Эш, он еще может получить шанс убежать. Он снова бросился на Хельстрема и ударил его левой ногой в мясистое бедро. Хельстрем взвыл, но боль, казалось, только заводила, а не подавляла его. Он устоял, несмотря на поврежденную ногу, и ответил сильным ударом руки. Его увесистый кулак попал Эшу в висок, отбросив парапсихолога через проход. Ему удалось остаться на ногах и встретить Хельстрема, когда тот, хромая, побежал на него.

Они столкнулись посреди выложенной плитами площадки, и Эшу пришлось хуже, потому что Хельстрем был и выше его и гораздо тяжелее. Он застонал, когда Хельстрем толкнул его обратно, распластав на стене напротив парапета. Сбившись с дыхания, он сделал все, что мог, чтобы уклониться от следующего удара Хельстрема, но кулак верзилы вонзился между шеей и ключицей. Это было похоже на удар кувалдой, но Эш, стараясь не обращать внимания на сильнейшую боль, быстрым движением обогнул противника, собрал все силы и ударил его точно по почкам. Это был хороший удар, чувствительный, и Хельстрем выгнулся назад, давая Эшу возможность ударить еще раз.

Он заехал кулаком в массивную голову Хельстрема, попав в скулу и почти разбив об нее собственные пальцы. Он вздрогнул и сделал шаг назад, чтобы перегруппироваться, облизнул ушибленные пальцы, ощутив вкус крови – своей крови, – пока Хельстрем шатался, все еще стоя на ногах.

Здоровяк, собрав все черты лица в злобную усмешку, вытянул массивные руки, изогнутые, как у борца сумо, а ноги у него были широко и устойчиво расставлены, словно он готовился вытолкнуть своего соперника с дохё [65] . У Эша не было никаких сомнений в том, что границы гипотетической арены простираются и за парапетную стену, и он присел, заняв оборонительную позицию. Он хотел было бежать, но левая нога, не так давно разодранная когтями дикой кошки, теперь болезненно пульсировала; кроме того, Хельстрем загораживал своей тушей почти всю ширину прохода.