Она была доверху наполнена слитками, золотыми и серебряными и какими-то еще… платина, что ли? Сколько здесь – двадцать тысяч, тридцать, сорок?! Раскрыв сумку на поясе, я высыпал туда содержимое шкатулки и потом чуть ли не засунул голову в сейф. Ничего там больше не было, вообще ничего – пусто! Постучал по задней стенке, по дну, боковинам, даже по верхней. Везде глухой, короткий звук – за ними не было тайников.
Выстрелы стихли на несколько секунд, но потом совсем близко взорвалась граната, и они возобновились с ураганной силой. Галка на полу зашевелилась, застонала, не раскрывая глаз.
– Что ты ищешь, отступник? – повторила Марьяна, и я нагнулся к ней, ткнув стволом в сторону лианы.
– Противоядие против сока радозы. Где оно?
В ответ она рассмеялась. По искаженному лицу было видно, что рана доставляет Марьяне мучительную боль, и смех больше напоминал вороний крик.
– Змеиный сок! – каркнула Марьяна. – Так это зовем: змеиный сок! Нет против него спасения, никогда не было! Ты отравлен им? Ха! Ты сдохнешь, отступник! Еще мучительнее, чем сейчас сдыхают в святой роще те двое! Сдохнешь, сдохнешь, сдохнешь!
Я пошатнулся – ноги вдруг отнялись, все вокруг потемнело. Пришел в себя через миг, привалившись к стене, медленно сползая вдоль нее. Колени дрожали, чтоб не упасть, присел на корточки. Закрыл глаза. Марьяна что-то бормотала, смеялась, грозила мне – я не слышал, в ушах оглушительно звенело. Прижал к ним ладони, сглатывая. Потом в голове будто лопнул пузырь, и в нее ворвался ураган звуков: стрельба, крики, раздающиеся уже прямо под Теремом, стоны Галки, хриплое дыхание Марьяны…
Алина и Шутер. Которые ни в чем не виноваты, которых я привел в Край за собой.
И Птаха, которого нужно уничтожить. Просто для того, чтобы, бросая самый последний взгляд на этот мир, я знал, что рассчитался со всеми долгами и ухожу налегке.
Я выстрелил в лозу трижды, перерубив пулями выходящее из дыры в полу основание стебля. Разлетелись мясистые ошметки, с сочными шлепками попадали на пол, запятнали стену темными брызгами. Радоза закачалась на поддерживающих ее бечевках.
– Сколько их в роще? – спросил я у женщины. – Сколько их там, Марьяна? Скажи, и я уйду, не тронув вас.
– Трое, – прохрипела она, кладя руку на голову слабо шевелящейся Галки. – Три человека… и Палач.
Не знаю, что святого было в этой березовой роще, но выглядела она необычно: деревья росли по кругу. Почти идеальный круг, заросший березами… В подступающей темноте белели тонкие стволы, и между ними что-то мерцало.
Роща находилась метрах в пятидесяти от границы Леса. Когда я дошел до нее, выстрелы из Городища еще доносились, но теперь редкие. Или нападающие заняли поселение и добивали последних краевцев, или защитники сгруппировались на площади, засели в Тереме, а люди майора пытались получше оценить обстановку прежде, чем идти на последний штурм. Меня это больше не волновало: Шульгин, Басмач, ренегаты, Зверовод и лесные волки остались где-то далеко. Их дела уже не имели значения для меня, все это в прошлом.
Находящиеся в роще насторожены и ждут гостей. С другой стороны, они могут рассчитывать на то, что сюда никто не сунется, поэтому и не пытаются вернуться в Городище, хотят отсидеться. Или не могут прервать ритуал, то есть это непонятное «единение»? Или вообще сбежали… Перед тем как покинуть Терем, я еще успел задать Марьяне пару вопросов и узнал, что «отступников» повели в рощу вчера, то есть вскоре после моего ухода с Выдрой, Лютиком и Калугой, и тогда же в рощу пошел Палач. А Птаха и двое других старейшин отправились туда сегодня, незадолго до нашей атаки, чтобы, как выразилась старшая жена, «завершить таинство».
Обогнув рощу, я вошел в нее со стороны Леса. И как только, перешагнув невидимую границу, оказался между крайними деревьями, организм отреагировал приступом боли. Мир наполнился метелью сверкающих искр – ненадолго же хватило последней таблетки! Ноги подгибались, сжимающие винтовку руки дрожали. Дождавшись, когда первая, самая острая боль немного поутихнет и звенящие искры перестанут носиться перед глазами, я медленно пошел дальше, старясь не выдать себя треском веток и шелестом травы. В полутьме она казалась темной, почти черной, березы белесыми столбами маячили вокруг.
Неожиданно само собой включилось ночное зрение. Вовремя – я уж подходил к центру священной рощи. На середине круглой поляны росло дерево, его толстый ствол, весь в зеленоватых пятнах, на высоте метров трех разделялся на множество отростков. Ветвями или сучьями эти гладкие щупальца назвать можно было с большой натяжкой. Они расходились во все стороны, изгибаясь и утончаясь, пока не становились теми самыми лианами, одну из которых я видел в Тереме. Та штука, что покрывала дерево, мало напоминала кору – нечто гладкое, поблескивающее, лоснящееся.
Я медленно подошел к поляне, забирая немного вбок, чтобы дерево ничего не заслонило, чтобы увидеть все это место. Где Птаха, где остальные? Где, в конце концов, Палач?
Когда я приблизился к центру священной рощи, во мне что-то изменилось, будто переключили тумблер. В голове, в груди, во всем теле образовалась гулкая пустота, боль исчезла, снизилась чувствительность – я держал винтовку, но почти не ощущал ее, шагал и не чувствовал ботинок на ногах, своей одежды, температуры воздуха. Онемение расползлось по телу, хотя оно все еще слушалось меня. Достигнув поляны, я окончательно убедился, что здесь никого нет. Они ушли, сбежали. Или, может, старейшины с Палачом сейчас в Городище, мы просто разминулись? Но где Алина и Шутер?
Наступила ночь, но я все видел даже без помощи ночного зрения. Источником света было само это место – облако легкой мерцающей дымки окутывало его. Вдруг я понял, что на пятнистый силуэт дерева накладывается другой, дымчатый…
Я пошатнулся и сжал кулаки. Что это? Что за очертания на стволе?! Сделал к нему несколько шагов – и тогда увидел их.
Женщину и дезертира привязали к стволу так, что лицо Алины глядело на восток, в сторону Леса, а Шутера – на запад, где было Городище. Теперь они стали частью растения. Это было как… как… Остановившись перед пятнистым монстром, я попытался вспомнить нужное слово. Ну да: барельеф. Как скульптура, но не полноценная – только выпуклость на поверхности. Дерево постепенно впускало людей в себя. Процесс еще не завершился, но они уже стали его частью. Ствол за их спинами медленно продавливался, расступался, затягивая их внутрь.
– Аля! – позвал я. Она глядела сквозь меня, не шевелилась, на лице не было страха, скорее… нет, не блаженство – тихая радость. Удовольствие. Может, их чем-то напоили прежде, чем оставить здесь?
– Алина! – собственный голос доносился будто издалека, со слухом тоже происходили непонятные вещи. Кажется, на последней стадии отравления сок радозы притупил его. Да и с обонянием что-то не так, откуда этот сладковатый мускусный запах, будто от чего-то живого… Или это как раз не галлюцинация, так пахнет пятнистое дерево, растущее в центре рощи?