Она не окончила фразу, но я понимал: она хотела сказать, что знаменита тоже. Думая об этом, я любил ее еще сильнее.
За несколько недель мы посетили бессчетное множество приемов и всегда являлись центром внимания. Вечеринки имели слегка милитаристский оттенок благодаря новостям из Афганистана и Китая, где дела тоже шли неплохо. [XXVI*] Армия все больше входила в моду. Мной занимались старшие офицеры и мамаши, а Элспет оставалась на попечении армейских юнцов. Это, конечно, развлекало ее, и потешало меня — я не ревнив, и мне доставляло удовольствие наблюдать, как они вьются вокруг нее словно мухи вокруг компота — око видит, да зуб неймет. Я отметил, что с большинством из этих шаркунов она познакомилась за время моего пребывания в Индии, многие составляли ей компанию на прогулках в парке или во время конных прогулок на Роттен-Роу. Это было вполне естественно, так как Элспет являлась женой офицера. Но я все же держал ухо востро и осадил пару нахалов, слишком подъезжавших к ней. Среди них особенно выделялся молодой капитан из Конной гвардии — Уотни: он часто гостил у нас, и дважды в неделю ездил с ней на верховые прогулки. Это был высокий парень с полными губами и меланхоличным взглядом. Он чувствовал себя у нас как дома, пока я не окоротил его.
— Благодарю вас, я и сам могу позаботиться о миссис Флэшмен, — говорю я ему.
— Безусловно, — отвечает он. — Не сомневаюсь. Я лишь лелеял надежду, что вы могли бы уступить мне ее на каких-нибудь полчаса.
— Ни на минуту.
— Да бросьте, — эдак покровительственно говорит он, — вы слишком большой собственник. Миссис Флэшмен будет протестовать.
— Уверен, что не будет.
— Хотите проверим?
Его улыбочка просто взбесила меня. Я готов был залепить ему в ухо, но сдержался.
— Отправляйся к черту, расфуфыренный идиот, — заявил я ему и вышел из холла. Поднявшись прямиком в комнату Элспет, я рассказал ей о случившемся, и предупредил, чтобы она больше не принимала Уотни.
— А это который? — спросила жена, причесываясь перед зеркалом.
— Парень с лошадиной мордой и гнусавым голосом.
— Они все такие, — говорит она. — Мне так трудно отличить одного от другого. Гарри, дорогой, эти колечки мне идут?
Как вы можете представить, я остался удовлетворен и напрочь забыл про этот инцидент. Теперь я его вспомнил, поскольку именно в тот день все и случилось. Бывают такие дни: одна глава в твоей жизни заканчивается, начинается другая, и ничего не поправишь.
Меня пригласили в Конную гвардию на встречу с дядей Биндли, и я предупредил Элспет, что вернусь домой только после полудня, когда нам предстояло идти на чай к таким-то и таким-то. Но едва я пришел, дядя усадил меня в экипаж и отправил на прием — к кому бы вы думали? — герцогу Веллингтону. Раньше мне приходилось видеть его только на расстоянии, и пока я стоял в приемной и прислушивался к доносящимся через дверь голосам — его и дяди Биндли, которого пропустили в кабинет, — изрядно волновался. Тут дверь открылась, и вышел герцог. В ту пору он был уже весь седой и покрыт морщинами, но знаменитый крючковатый нос выдавал его повсюду, а глаза глядели словно буравчики.
— Вот и наш молодой человек, — говорит он, пожимая мне руку. Вопреки своим годам походка у него была пружинистая, и серый сюртук изящно сидел на его фигуре. — Город только о вас теперь и говорит, — продолжает герцог и глядит мне прямо в глаза. — Неудивительно. Это единственная светлая страница во всей этой поганой истории, клянусь Богом — чтобы там ни твердили Элленборо и Палмерстон.
«Хадсон, — мысленно взмолился я, — ты должен видеть меня в этот момент: даже если разверзнутся небеса, тут нечего добавить».
Герцог задал мне несколько конкретных вопросов об Акбар-Хане и афганцах в целом, о поведении войск во время отступления. На вопросы я старался отвечать как можно четче. Он слушал меня, запрокинув голову, произнес «хм-м», кивнул, а потом воскликнул:
— Организацию всего этого нельзя назвать иначе, как совершенно позорной. Но с этими чертовыми политиками всегда так — им ничего не докажешь. Будь со мной в Испании тип вроде Макнотена, скажу вам, Биндли, я до сих пор торчал бы в Лиссабоне. А что нам делать с мистером Флэшменом? Вы уже говорили с Хардингом?
Биндли ответил, что они собираются подыскать для меня полк, и герцог кивнул.
— Да, парень — военная косточка. Вы служили в Одиннадцатом гусарском, если не ошибаюсь? Так вам не стоит возвращаться туда, — и он бросил на меня многозначительный взгляд. — Его светлость лорд Кардиган расположен к «индийским» офицерам ничуть не лучше, чем ранее, что весьма глупо с его стороны. Я не раз собирался высказаться ему на сей счет — ведь я и сам «индиец», но, боюсь, он станет презирать меня после этого. Так, мистер Флэшмен, сегодня мы с вами идем на прием к Ее Величеству. Вы должны быть здесь в час.
С этими словами, коротко шепнув что-то Биндли, он вернулся в свой кабинет и закрыл дверь.
Можете себе представить, как это вскружило мне голову: беседовать с самим герцогом, быть представленным королеве — от таких вестей я буквально воспарил в облака. По пути домой я витал в розовых мечтах: мне представлялось, как воспримет эту новость Элспет и что при таком раскладе я поставлю на место ее проклятого папашу, а еще будет странно, если впоследствии не сумею выудить из него чего-нибудь, коль не сваляю дурака.
Я взбежал наверх по лестнице, но не нашел ее в комнате. На мой зов откликнулся старина Освальд, сообщивший, что леди ушла.
— И куда это? — спрашиваю я.
— Хм… Точно не знаю, сэр, — отвечает он, слегка замешкавшись.
— С мисс Джуди?
— Нет, сэр, — говорит. — Не с мисс Джуди. Мисс Джуди у себя внизу, сэр.
Что-то в манерах Освальда заставляло подозревать неладное, но большего от него добиться было невозможно, и я спустился вниз, где застал мисс Джуди, играющей с котенком в своей комнате.
— Где моя жена? — говорю я.
— Ушла с капитаном Уотни, — эдак преспокойно заявляет она. — Кататься. Кис-кис, сюда. В парк, я полагаю.
С минуту я стоял, ничего не понимая.
— Ты ошибаешься, — говорю. — Я выставил его отсюда два часа назад.
— Ну, значит, он не выставился, потому как полчаса назад они уехали на прогулку. — Она взяла котенка на руки и принялась его гладить.
— Что ты имеешь в виду?
— Что они ушли вместе, ничего более.
— Черт побери, — вспыхнул я. — Я же запретил ей.
Не переставая наглаживать котенка, она одарила меня своей ехидной улыбочкой.
— Значит, она не поняла тебя, иначе не пошла бы, разве не так?
Я смотрел на нее, чувствуя, как внутри у меня расползается холодок.
— На что ты намекаешь, черт побери?
— Ни на что. Это ты что-то там воображаешь себе. Я ведь догадываюсь, какой ты ревнивый.