— Его бегстве?
— О, да, конечно. Он вновь объявился недели две назад где-то в Вермонте и, полагаю, что сейчас уже в Канаде. Либеральные газетенки полны описанием его подвигов, — Линкольн улыбнулся, — я не думаю, что вы виноваты в отсутствии столь же полного описания вашего участия в этой эскападе. Там больше ни про кого нет ни полслова — все только о Джордже Рэндольфе. Но это вполне соответствует всему тому, что я о нем слышал. Он, должно быть, необычайный человек. Правда, он мог бы быть благодарным и вам — по крайней мере до определенной степени.
— Я в этом сомневаюсь, — буркнул я.
— Так ли это? Ну да ладно, полагаю, вы уже заметили, что хотя благодарность почти ничего не стоит, люди не торопятся выражать ее. Более того, иногда они даже готовы платить большие деньги только за то, чтобы этого не делать. Странно, конечно, зато так по-человечески. — Он помолчал с минуту: — Вы по-прежнему уверены, что вам больше нечего сообщить мне, мистер Комбер?
— Но о чем же, сэр? — пылко спросил я. — Я не могу вспомнить ничего такого…
— Ну, в этом я сомневаюсь, — усмехнулся он, — кое о чем, вы не забываете никогда. Но, знаете ли, о чем я думаю, мистер Комбер? Говоря прямо, как мужчина мужчине? Я вот смотрю на вас, дивный образчик молодого британца, с правильной речью, с великолепной осанкой и прекрасными бакенбардами — и все вспоминаю историю об одном благородном джентльмене с Юга, которую мне рассказали в Иллинойсе. Быть может, и вы слыхали ее?
Я ответил, что нет.
— Так вот что рассказывают об этом благородном джентльмене с Юга — он, дескать, такой честный, что не украдет даже реки у Миссисипи. Нет, не обижайтесь. Я уже говорил в Вашингтоне — я знаю о вас не более того, что мне позволяет знать мой опыт общения с людьми, который говорит мне, что вы — обманщик. Но опять-таки я не знаю этого наверняка! Вся проблема с людьми, такими, как вы и, возможно, как я, состоит в том, что никто никогда не выведет нас полностью на чистую воду. В этом и наше бремя — мы не несем соответствующей кары за наши проступки, что со временем все более затрудняет нам путь к избавлению от пороков. — Он споткнулся о складки ковра. — В любом случае, я — адвокат, а не судья! Не думаю также, что действительно хотел бы знать о вас абсолютно все. Мне достаточно, что сегодня вы переправили эту девушку через реку Огайо. Не знаю, почему и для чего или вследствие какого странного стечения обстоятельств. Мне достаточно того, что она здесь и ее больше не закуют в цепи.
Что ж, если это волновало его больше всего — я был только «за». Правда, его слова о том, что он подозревает во мне жулика, не могли меня не беспокоить. Похоже, было самое время попробовать немного его умаслить.
— Сэр, — торжественно провозгласил я, — все мои усилия, направленные на спасение этой несчастной девушки, все трудности побега, все отчаянные планы, к которым я был вынужден прибегнуть, рана, полученная при ее защите. Я сказал рана? Скорее, царапина. Все это не имело бы цены, если бы в трудную минуту не послужило на благо нашего общего великого дела. Все это, сэр, было деяниями, достойными настоящего христианского героя, и, если позволите, величия нашего духа.
Линкольн стоял, чуть склонив голову на бок и пристально глядя на меня.
— Наверное, я лишился рассудка, — наконец, сказал он, — представьте себе, я почти поверил в это, всего лишь на мгновение, — он издал неуверенный смешок, — и хотя сейчас все уже прошло, но я действительно поверил. Представляете, что я позволил себе сделать? Вы, сэр, на верном пути к тому, чтобы стать самым известным негрокрадом, о котором я когда-либо слышал. Арнольд Фицрой Прескотт, или как еще его там зовут, единственный в своем роде. Он также имеет отношение к двум убийствам, как это принято называть, хотя лично я сказал бы, что это самооборона, вполне оправданная с точки зрения морали. Но вот суд южан вряд ли согласится с этим. В глазах правосудия, вы, мистер Комбер — закоренелый преступник. А я, молодой конгрессмен от штата Иллинойс, столп общества, облеченный доверием законодатель и бывший член комиссии Соединенных Штатов, богобоязненный и уважаемый гражданин — обо всем этом написано в моем предвыборном бюллетене, и люди верят, а значит, все это должно быть правдой. В минуту душевной слабости, вызванной сочувствием к страданиям этой бедной девушки Кассии, я позволил себе, сэр, помогать вам и защищать вас. Бог знает, какое наказание предусмотрено в штате Огайо за укрывательство беглых рабов и помощь их похитителям, а также за оказание сопротивления охотникам за рабами и попыткам возмущения общественного спокойствия с применением силы, — но каковы бы все они ни были, могу вам сказать, я не тороплюсь ответить за это.
Он грустно покачал головой и начал беспокойно расхаживать по комнате, цепляясь за шторы и время от времени натыкаясь на мебель.
— Не подумайте, я не сожалею об этом. Я бы сделал это снова и снова, несмотря на закон! Хорошенькая штука для адвоката, а? Но есть нечто сильнее закона — и это связано с совестью, а совесть твердит, что со злом вроде рабства нужно бороться до тех пор, пока этот дракон не будет убит. Полагаю, что я не останусь в стороне от этой борьбы, — он остановился, нахмурившись. — А еще — если и есть нечто, раздражающее меня по-настоящему, так это здоровенный петушок с холмов Кентукки, с разинутым клювом, огромным брюхом, свисающим через пояс его штанов, и выражением «Только тронь меня и посмотришь, что будет» в глазах. Да, сэр, именно такие вот широкоплечие смельчаки вроде нашего приятеля Бака Робинсона возбуждают во мне все мои худшие качества. Полагаю, мы больше о нем не услышим, но если даже и придется, то судья Пэйн — достаточно влиятельный человек, а миссис Пэйн не менее влиятельная женщина, правда в несколько иных кругах. Надеюсь, к тому времени наш достойный судья уже настолько придет в себя, что сможет выбраться из-под одеяла и вновь принять вид, приличествующий его высокому достоинству. Так что, полагаю, лично мне опасаться особенно нечего. В любом случае, я смогу за себя постоять и бессонница из-за этого мне не грозит. Но вам, мистер Комбер, лучше бы оказаться как можно дальше от этого места и чем быстрее, тем лучше.
Вот теперь Линкольн говорил действительно важные вещи. Я аж закрутился от нетерпения сообщить ему о моем горячем согласии, так что моя рана отозвалась пронзительной болью.
— Действительно, сэр, — ответил я, — чем скорее достигну Англии…
— Я пока не думал о том, чтобы вы оказались так далеко. Понимаю, что вам не терпится добраться домой — из-за этого, судя по вашим словам, вы и улизнули из Нового Орлеана. Жаль, что вы позволили себе… гм… задержаться по дороге. Но поскольку уж все так вышло и повлекло нарушение федеральных законов, то дело несколько усложняется. Как по мне, так можете ехать домой хоть завтра, но сделать это будет непросто. Вот путь, который я вижу: вы нужны моей стране и моему правительству. Они все еще ожидают вас в Новом Орлеане, чтобы получить ваши свидетельства против команды этого судна — «Бэллиол Колледжа», кажется? Насколько я понимаю, ваши показания могут отправить этих джентльменов туда, где им и надлежит быть…
— Но, мистер Линкольн, против них достаточно свидетельств и без меня, — вскричал я, снова обливаясь холодным потом.