— …Они заставили его выблевать собственные кишки. Выблевать. Именно. Из горла вытащить, такая будто веревка — красновато-коричневая, будто фокус показывал. — Аиду заколотило, и мелко подрагивали спутанные волосы, осыпалась комковатая труха. Рони обнял ее, пахло от девушки горько и резко — потом, грязью. Дрожала часто-часто, загнанной лошадью; Рони вспомнилось, как отбили заблудившуюся в кустистом и редком северном лесу кобылу-трехлетку у белошкурых облезлых волков. Волков-то расстреляли — подмоченным порохом и ржавыми ружьями, а кобыла билась, ржала и в конце-концов последний патрон ей достался.
Зато Аиде он мог помочь.
Вторгнуться в податливое из-за шока, словно моллюск без раковины, сознание, разлить воды на чересчур яркие краски. Кровь красна, а уголь черен — серое мягче, серое приятнее. Крысиный цвет. Рассейся до матовой радуги.
Пусть блекнет, пусть гаснет. Он хотел, чтобы Аида уснула — может быть, прямо здесь, Рони попытается донести до кельи.
Воин оттолкнула его:
— Не надо. Не надо меня анестезией пичкать.
— Я…
— Спасибо. Но не надо. Сейчас хочу ненавидеть. Единственного одержимого поймали. Который, ну… ты понял. Я хочу с ним… поговорить. Мне нужен мистик в пару.
Звучало вроде светского приглашения — в театр, к примеру, на балет с Вербеной-танцовщицей. Вечер пятницы, не опоздайте.
Рони достал из кармана чистый платок и промокнул рану Аиды.
— Потом покажи врачам. — Он укрепил повязку аккуратным узлом между большим и указательным пальцем. — Пойдем.
Эпицентр — столовая. Неудивительно, место, где принимают пищу, привлекательно и для иного действа. Хлеб и зрелища.
Целест протолкался, пользуясь локтями и природной верткостью. Кто-то больно толкнул в диафрагму, он не остался в долгу. Слышались возгласы, стоны и ругательства. Цитадель распухла, будно загнившая рана. В столовой воцарилась духота от нескольких сотен легких, горл и ртов. Кто-то раздвинул стоящие ровными рядами столы с лавками, освободил пространство — спасибо, выгадал немного места. Водовороты толпы сгущались вокруг очевидцев. Целест попытался подобраться к знакомому воину, теперь он зажимал пустую глазницу, слюдяными слезами истекал выдавленный глаз. Не подпустили — жадно хватали каждое слово, будто голодные кошки — требуху.
— Одержимый там, — вынырнул Тао. Еле живой после «сферы», он активизировался, будто от дозы веселых таблеток; каждому свое — в том числе и наркотики. Черные глаза блестели, он улыбался большим лягушачьим ртом. Он схватил Целеста за рукав и поволок туда, где обычно возвышались огромные кастрюли с варевом, где выдавали еду.
Отодвинули один из столов, примотали к нему одержимого… одержимую. Блондинка с голыми плечами и жемчугом. У нее острые черты лица — лица умирающей, у нее зубы оборотня и волосы мягкие, как материнская любовь. Блондинка была одета в причудливо изрезанное, дабы открывать самые интересные части тела, платье цвета сердцевинки розовых лепестков. Теперь ее наготу прикрывали бесформенные лохмотья. Целест подумал о растоптанных цветах.
На предплечьях, запястьях, между ног и поперек всего тела, пульсировали зеленые нити нейтрасети.
— Единственный… то есть единственная. «Физик». Остальных уничтожили на месте, а наших погибло двадцать человек и еще столько же ранены, — сообщил Тао, одновременно возбужденный и деловитый.
«Точно наркоман».
И потом: «Девица-то из аристократов… никто не застрахован, верно, папочка? Перед эпидемией и Амбива-лентом все равны».
Целест не сомневался: Амбивалент существует. И может быть, сейчас наблюдает откуда-то — желтым рысьим всевидящим оком, скалит кривые зубы и хихикает.
«Новые одержимые. Уничтожить нас».
Иллир предупреждал. Но Сенат твердил об «антинаучных бреднях», и все, что могли сделать Гомеопаты, — принести больше жертв, тщетно пытаясь откупиться. Целест обернулся на одноглазого, выдавленное месиво стер кто-то из лекарей, обрабатывал нечистую рану. Блондинка-одержимая корчилась на расстоянии пары метров. Целест разглядел пепел и запекшееся мясо на акриловых ногтях.
Амбивалент существует, о да…
Он увидел Глав — вернее, Винсента и Декстру, мистик и воин стояли в изголовье одержимой, словно лекари подле умирающего. Если они боялись, ненавидели или вообще испытывали какие-то эмоции, Целест не уловил — впрочем, он и не телепат, верно? Толпа бурлила возле старших Магнитов и оседала, будто разбившись в мелкую изморось о скалы.
Чуть поодаль Флоренц вместе с парой молодых девушек-ученых зашивали раны Магнитам. Пациент Главы, кряжистый, словно гном из легенд, бородач, приглушенно ругался — несколько раз дословно процитировал Бена-Героя; Целеста передернуло.
— Мы должны… сказать, — проговорил Целест.
Поблизости Тао. Рони нет. Где Рони? С ним проще…
Авис вон, сует нос к одержимой, словно сам собрался ее призвать, — дурак, она же «физик»… отпихнули, оттерли вглубь, спорят. Винсент их сдерживает. Может быть, если бы не этот ходячий эмпат-транквилизатор, обитатели Цитадели взбунтовались бы. Магниты испуганы. Да и другие Гомеопаты тоже.
Нырнул вглубь, к неровному дну — камни и останки утопленников, пиратские сокровища и ядовитые морские ежи. Блондинка заверещала: «Вы трррупы! Трррупы!» — вибрируя сладострастно, словно приглашая воспользоваться ее матовым жемчужным телом — перед смертью.
Трррупы.
Целест ощутил, что захлебывается; он забился в толпе — водовороте; поплыл к неясному зеленоватому свету.
— Амбивалент, — выдохнул Целест. Он добрался до Винсента и Декстры; волосы воина трепетали черным холодным пламенем — знак траура. Главный мистик был непроницаемой глыбой, айсбергом — о такой когда-то разбился разрекламированный корабль. Но Целест ведь уже вынырнул?
— Амбивалент, — выплюнул он, отравленную соленую влагу. — Причина всему. Он существует. Мы знаем. И вы знаете, правда? Это Амбивалент сотворил с ней, — указал пальцем на блондинку. — И с другими. Разумные одержимые — дети этой… твари. Мы должны остановить его, кем бы оно ни было.
Ближе к последним словам повисла тишина. Гортанное «трррупы» вклинивалось в редкие стоны раненых.
Цитадель внимала.
«Теперь знают все. — Целест улыбнулся уголком рта. — Тем лучше. Мне осточертели эти гребаные тайны».
Он выхватил из толпы побледнелое до оттенка слоновой кости лицо Тао. Ависа, шевелящего губами: «Зря ты…» — распознал с чуткостью глухонемого. Потом заметил Рони под руку с Аидой, девушкой-Магнитом, от которой когда-то спасал. Среди Магнитов нет врагов, вспомнилось из уроков еще Тиберия, а потом и Декстры. Мы братья и сестры. Мы единое целое. Гомеопаты, чья сила зло, но служит во благо — исцеляет подобное подобным.
Рони кивнул из толщи голов и серых мантий. Целест продолжил:
— Какой смысл скрывать? Вы ведь этого добивались пытками одержимых, выяснить хоть что-нибудь об Ам-биваленте от них? Поэтому приказывали доставлять живыми, для этого мы превратились из санитаров в Инквизицию. «Антинаучные бредни» — правда… Ведь правда же? Господин Винсент? Госпожа Декстра?