— Трудновато объяснить. Начал с того, что пытался найти одну особу, рассказать ей о работе и посадить в самолет.

— Пока что довольно прямолинейно, — отметил Гарри.

— Я везу на Ибицу кое-какие деньги, чтобы наше агентство могло стронуться с места.

— Отлично. Там почему же ты еще не здесь?

— Я как раз к этому подхожу. Меня держат в плену на складе в Нью-Йорке, на Рид-стрит, 232А. Усек?

— Ты не шутишь, Хоб? Скажи такое кто другой, я бы решил, что это шутка, но ты…

— Да не шучу я, положа руку на сердце. Мне надо говорить быстро, Гарри. Меня оставили в этой комнате с действующим телефоном, но я не знаю, много ли у меня времени в запасе до их возвращения.

— И что они сделают, когда вернутся?

— Если повезет, просто изобьют так, что я останусь калекой на всю жизнь. Конечно, может статься, что мне не удастся отделаться настолько легко.

— А что ты им сделал?

— Говорят, что я украл у них на миллион долларов товара.

— Так верни.

— Все чуточку сложнее. Поверь, если бы имелся какой-то способ возместить, я бы ухватился за него обеими руками. Но у меня в руках его нет.

— А что у тебя в руках?

— Этот телефон. Больше ничего.

— Хоб, это происходит на самом деле, а?

— Проклятье, Гарри, это не шутка и не розыгрыш.

— Ладно. Секундочку. Ладно. Повтори-ка сведения еще раз. Где этот склад?

Хоб повторил.

— Хорошо, — проронил Гарри. — Пожалуй, сейчас не время выслушивать всю историю. Просто постарайся как-нибудь продержаться.

— Что ты собираешься предпринять?

— Вот я как раз об этом и думаю. Трудновато принять решение, когда нас разделяет три тысячи миль. Но, по-моему, у меня есть идея. Ты пленник в этом складе, верно?

— Именно это я и пытаюсь сказать.

— Лады, у меня есть идея.

— Лады, — повторил Хоб. Тут послышался лязг засова открываемой двери. Хоб бросил в трубку: — Все, пора. Гарри, спаси меня!

Дал отбой, убрал телефон в ящик и встал, чтобы встретить судьбу так, как прожил жизнь: развернув плечи и гордо скуля.

Глава 30

Дверь распахнулась. Вернулись Фрик и Фрак.

— Расслабься, — сказал Фрак Фрику, — об этом я позабочусь.

И внезапно вырос перед Хобом. Ухмыляясь. Разминая мускулы. Предвкушая удовольствие от перемалывания костей Хоба в мелкую серую труху. Медля, чтобы мысленно упиться подробностями, складывающимися в сказочное расчленение столь садистского свойства, что о нем можно упоминать лишь намеками. Впрочем, Хоб его не винил. Ницше как-то раз сказал, что ненавидит слабаков, считающих себя хорошими только потому, что у них мягкие лапки. По отношению к Фраку лапки Хоба вполне мягки. Естественно, душой он был на стороне проигравшего, потому что сам этим проигравшим и являлся. Если отвлечься от личностей, нет никаких оснований отдавать предпочтение его интерпретации перед интерпретацией Фрака. Но, разумеется, даже у слабаков с мягкими лапками бывают удачные дни.

В этот отчаянный миг Хоб вспомнил о своем гуру — невысоком бельгийце с большой головой и несообразными усами, учившем Хоба карате и прочим искусствам. Происходило это в «Большом доджо» на Ибице, лишенном отопления и кондиционирования, побеленном одноэтажном здании на обращенном к морю склоне холма. Занятия посещало человек десять постоянных учеников, бивших лбами кирпичи и беседовавших на эзотерический лад. Еще было двое подростков из города, желавших научиться карате, чтобы участвовать в соревнованиях. Да еще Хоб, пытавшийся постичь искусство, призванное спасти его от смерти или мордобоя в избранной им профессии детектива.

Он так и не ухватил сути. Ни в чем.

После одного особенно изнурительного занятия на татами, убедившись, что ему не суждено превзойти белый пояс начинающего, Хоб поинтересовался у инструктора:

— А нет ли какого-нибудь боевого искусства, не требующего учебы?

Гуру улыбнулся.

— Есть чудеснейшее из искусств, превосходящее карате и айкидо, превосходящее нинджитсу — сан-ли, искусство непредумышленного нападения. Оно не требует учебы. Правду говоря, учеба вредит его результативности.

— Похоже, это мне подойдет, — заметил Хоб.

— Чтобы воспользоваться им, сердце человека должно быть чисто, а разум пуст.

— Мой разум всегда пуст, но чистое сердце… Тогда я за бортом. Разве что взамен сгодится наивность.

— Ты не понял, что я имею в виду под чистотой. Это не оценка твоей жизни. Речь идет лишь о твоем состоянии в момент действия. Чистота — отсутствие идеи первенства.

— То есть?

— То есть: «я сумел то, я сумел это». Как только у тебя возникает подобная мысль, спонтанность действий исчезает, а с ней и твое искусство. Тебе остается лишь бесполезный жест эго. Когда вступаешь в поединок, твой противник может потерпеть поражение, но не от тебя.

— Я запомню, — сказал Хоб.

Фрак наступал. Хоб прищурился; уж лучше не смотреть. Тело его оцепенело в явно неуклюжей позе, предвещающей приближение сан-ли. Фрик надвигался слева, Фрак — прямо. Его фигура, освещенная сзади лампочкой, покачивающейся на конце провода в белой пластиковой изоляции, отбросила тень на Хоба за долю секунды до появления самого противника. Тем временем Фрик, ссутулившись и подогнув колени, чтобы уменьшить свой и без того ничтожный рост — отброшенная в сторону тень стала куда выше владельца, — семенил к Хобу, как громадный паук, куда более грозный в нападении благодаря своей внешней никчемности.

И в этот критический момент тело Хоба отключилось от его рассудка. Голова с плавным изяществом дернулась сама по себе, позволив похожей на окорок ручище Фрака безвредно просвистеть в доле дюйма от виска Хоба. В тот же миг нога Хоба коротко, экономно сместилась, Фрик пронесся мимо, крепко врезался в стену и сполз по ней с ошеломленным выражением на лице, будто злобный карлик, порожденный упырем.

Конечно, Хоб заметил это лишь уголком глаза, потому что его внимание было поглощено более крупным и грозным Фраком. Небольшое перемещение, прекрасно устранившее Хоба с дороги Фрика, никак не повлияло на его местоположение прямо по курсу сокрушительного натиска Фрака. Для последующего маневра роль играл только момент маневра, который будет санкционирован в доджо будущего, но в наши дни не слыхан и не видан: Хоб выставил локоть, позволив Фраку напороться на него носом и остановиться, словно налетев на стену.

В этот миг, прекрасно восстановив равновесие, Хоб в мощном прыжке налетел на тяжеловесного, но на секунду притихшего Фрака, врезавшись плечом в кадык громилы. Фрак дважды моргнул, вытаращив глаза, будто голубоватые яйца вкрутую, и грудой рухнул на пол на манер какого-нибудь бронтозавра, чей крошечный мозг вышибла пуля охотника из будущего, вооруженного слонобойной винтовкой и неутоленной жаждой крупной дичи.