Лучше дождаться благоприятного момента.

– Ничего у тебя не выйдет, – сказал Бранд вслух. – Не надейся.

Никакой ответной реакции.

– Мы будем и впредь жить на этой планете. Она наша. А вы или уберетесь отсюда навсегда, или умрете. Уловил?

Бревно и то отреагировало бы активнее.

– Они не понимают человеческого языка, – проговорил Стах. Он специально явился проверить, надежно ли заперт пленник, и, поочередно щелкая запорами на обеих решетчатых дверцах, внешней и внутренней, ждал, когда Бранд покинет клетку.

– Думаешь, ни бельмеса?

– А на что им? Последние тридцать шесть лет они не встречались с людьми за отсутствием последних в Галактике. Наверное, очень удивились, найдя нас.

– Ничего, – сказал Бранд. – Если даже ты прав, введем ему словарный запас во сне или под гипнозом. Думаю, Мелани справится. Слышишь, гаденыш? Языку тебя учить будем. И кое-чему еще.

Мирмикантроп не реагировал.

– Ты слышишь меня? Мы всех вас перебьем, запомни. Сначала здесь, потом повсюду. Понял? Думаешь, вас много и вы неуязвимы? Ошибаешься.

Молчание.

– Я из тебя сделаю человека, – с угрозой пробормотал Бранд, покидая клетку.

Хелен с мрачным упрямством копалась в каталоге фильмотеки.

– Нашла что-нибудь? – спросил Бранд.

– Выше крыши. Каждый второй фильм, если не больше. В мнемотеке, думаю, то же самое. Стараюсь выбрать лучшее из подходящего.

– А-а… Как Юхан?

– Ему лучше. А с детьми вызвалась посидеть Эльза. – Хелен на миг оторвала взгляд от экрана, и только этот взгляд дал понять Бранду, насколько ей тяжело. – Подожди немного, папа. Сейчас заканчиваю.

Заглянув ей через плечо, Бранд нашел глазами список отобранных фильмов.

– «Ромео и Джульетту» – первым пунктом? Одобряю. Молодец, дочка.

– Я знаю. Ты не мешай, ладно?

Бранд просмотрел список до конца и огорченно присвистнул.

– Не то выбрала? – встревоженно спросила Хелен.

– Нет, выбрала ты то, но… – Бранд замялся, – немного не то. Черт, не знаю, как сказать… В общем, тут у тебя по преимуществу слюнявые мелодрамы то о несчастной, то о счастливой любви. Для нашей гостьи это, пожалуй, подойдет, а вот для гостя… Не забывай, он все-таки мужчина.

– Мужчина! – фыркнула Хелен.

– Теоретически и потенциально – мужчина, а не слащавый любовник с набриолиненным пробором. А что для мужчины важнее всего?

– Мыть руки перед едой и не свинячить в доме.

– Двойка, – сказал Бранд. – Подумай еще. В контексте отобранного тобой видеоматериала.

– Пойти на все ради любимой женщины?

– Гм. Я бы все-таки сказал, что главное для мужчины – чувство долга. Но ты права: мы сделаем из нашего гостя такого мужчину, который наплюет на долг ради дамы своего сердца. И розовый идеалист, и машина убийства в рыцарских доспехах. Все в одной упаковке. Мы сделаем из него героя высокой трагедии, пойми это хорошенько. Героя, а не тряпку!

– У нас в фильмотеке нет «Тристана и Изольды».

– Значит, подбери замену. А «Тристана» будем читать ему вслух. По очереди. Да и про Ланселота с Джиневрой неплохо бы найти что-нибудь. Для начала пусть в его тупую башку войдет мысль: измена сюзерену ради любимой – наказуема, но этически допустима. Любовь оправдывает все. Но начнем мы с другого: с пробуждения в нашем госте чувственных инстинктов.

– Начать с порно? – холодно осведомилась Хелен.

– С мягкой эротики. И не язви, пожалуйста, а то отшлепаю на правах отца. Мягкая эротика и героические истории – это для затравки. Пусть поймет, что он мужчина, а не бесполая особь. Пусть увидит нашу гостью и разглядит в ней женщину.

– По-твоему, он влюбится в нее? – с сомнением спросила Хелен. – Мирмикантроп – влюбится? Хотя бы и с нашей помощью?

– Ты опять?!

– Извини. Просто в голове все это не укладывается… Ладно, допустим, он влюбится в нее и даже до безумия. А что потом?

– Любовь зла, вот что потом.

– Конкретнее нельзя?

– Потом мы будем живьем драть с нее кожу, – негромко сказал Бранд. – А его пригласим посмотреть.

– Ты бессердечный негодяй, папа. Ладно, а дальше?

– Он выполнит требуемое.

– И при этом умрет?

– Нет. Они оба умрут позже и без нашего участия. Я не собираюсь убивать из мести. Я вообще никого не собираюсь убивать без необходимости, учти это.

Хелен насмешливо оттопырила губу:

– Даже мирмикантропов?

– Отстань от отца, понятно?

11

Редкие волосенки на черепе пленника были тщательно выбриты, и на голой розовой коже жирными пиявками сидели контакты энцефалоскопа. В набрякшую вену на сгибе локтя поступала из капельницы адская смесь по рецепту Мелани. Когда стало ясно, что организм рабочей особи мирмикантропа в считаные минуты нейтрализует вводимый извне избыток тестостерона, врачу колонии пришлось изобретать способы расстроить великолепный гормональный баланс чужака, и это оказалось совсем не простым делом. Даже сейчас Мелани не была уверена в успехе.

Прошла целая пульсация и еще полпульсации. Распухший багровый пузырь солнца, казалось, собрался свалиться на землю, но грел почему-то совсем слабо. По-настоящему день так и не наступил. В дневных сумерках на небе сияли не десятки – сотни звезд скопления Ориона. Любоваться ими было некому – лишь наблюдатель, обшаривающий окрестности Цитадели через внешние «глаза», мог обратить на них внимание. Но наблюдателю было не до звезд.

Никаких вылазок на поверхность, никаких подземных работ, связанных с шумом и вибрацией, полузаглушенный реактор, замкнутые циклы потребления воздуха и воды, однообразная синтетическая пища, экономия на всем. Взрослые становились мрачными и раздражительными, дети капризничали и ныли.

Мирмикантропы пока не появлялись. Это не означало, что они оставили людей в покое, и если за истекшие пятнадцать дней они нашли и уничтожили всего лишь три человеческих поселения, то не они были виноваты в столь низкой производительности очистки планеты от людей. Просто-напросто человеческих убежищ осталось меньше, чем было до прихода мирмикантропов, и их стало труднее находить.

Один раз видели, как с корабля на планету десантировалась новая группа чужаков – особей двадцать пять, не больше. Вероятно, пополнение убыли.

Не многих же они потеряли…

Стах выходил из себя и срывался на крик. Сто тридцать два! Сто тридцать два человека из ста восьмидесяти семи еще жили, дыша затхлым смрадом убежищ, не смея высунуть носа наружу, – вернее сказать, не жили, а доживали последние дни. Сто тридцать два последних представителя рода человеческого! Меньше, чем когда-то высадилось на эту планету! Сто тридцать две песчинки! И это в предположении, что все погибшие успели перед смертью выйти на связь!