– От этой воды могло что угодно привидеться… Я сам не знаю.
– Как не знаешь? Ты сказал, что видел. Да или нет?
Дальше отрицать бесполезно.
– Да.
– Это потому, что ты чувствуешь свою вину и тоскуешь по нему?
– Наверное. А тебе не кажется, что я просто схожу с ума?
– Нет. Я так не думаю. Горе выражается по-разному. У тебя так.
Мне хочется поверить Нейше. Хочется перенестись в ее мир и жить там. В моем – очень тяжело.
– Но он говорит со мной, – продолжаю я.
– Что ты сказал?
– Я не только вижу Роба. Я его слышу. Даже чувствую его запах.
Она замолкает. Молчание нехорошее, тягостное. Атмосфера нашего разговора изменилась.
– Может, тебе стоит кому-нибудь об этом рассказать? Врачу или психологу.
– Не нужен мне врач! – почти кричу я. – Пойми, Нейша: я не спятил. Я вижу настоящего Роба. Могу тебе поклясться.
– Карл, у тебя обострилось воображение. Если люди умирают, они мертвы. Уж я-то знаю.
Мне вдруг становится легче. Нейша говорит прямо, жестко. Она полностью уверена в своих словах. Если люди умирают, они мертвы. Они не встают, не ходят и не говорят. Проще не сформулируешь. Точка.
По стеклу кухонного окна стучит дождь. Вопреки словам Нейши, я боюсь обернуться. Боюсь увидеть бледные пальцы Роба, царапающие оконное стекло. Но я заставляю себя встать, подойти к мойке и выглянуть в окно. Это всего-навсего дождь, барабанящий в оконное стекло.
Память подсовывает мне новую картину.
Дождь негромко шуршит по листьям над головой.
Пробираюсь между кустами туда, откуда видна полянка.
– Ты его целовала? Целовала Карла?
– Нет.
– Целовала! Не потому ли хочешь все прекратить?
Слышу звук шлепка. Нейша вскрикивает.
– Нет. Я ничего не хочу прекращать. Я же тебе ясно сказала.
– Ты не ответила на мой вопрос, сука. Ты лизалась с моим братцем?
– Нет! Говорю тебе: у меня и в мыслях не было мечтать о Карле. Никогда. – Она натужно смеется. – Он мне… как брат. Как плюшевый мишка. Кто станет целоваться с плюшевым мишкой?
Я ползу обратно, приваливаюсь к стене. Глаза жжет от унижения.
– Карл? Алло! Карл, ты меня слышишь?
– Да. Слышу.
– Ты что сейчас делаешь? Где ты?
– Дождь идет.
«Они мертвы». Я хочу, чтобы это было правдой. Хочу, чтобы Нейша оказалась права. Выхожу из кухни, иду к входной двери, открываю. Бреду во двор. Дождь падает мне на голые плечи.
Он здесь. Пока еще слабо заметен. Но чем мокрее я становлюсь, тем лучше его вижу.
Мобильник я держу в опущенной руке. Голос Нейши звучит из динамика, но как же она далеко. За миллионы миль от меня.
– Карл, ты меня слышишь? Ответь, Карл.
– Я тебе говорил: если бы узнал, что она с тобой целовалась, прибил бы обоих.
Мы в нашей комнате. Лицом к лицу, глаза в глаза.
Вспоминаются ее насмешливые слова обо мне. Слезы снова обжигают глаза. Я больше не хочу ее видеть. Никогда. Хочу, чтобы она вообще не существовала. Лучше бы она умерла.
– Я до нее не дотрагивался. Это понятно? Мне вообще на нее наплевать. Можешь бить ее, сколько хочешь. Даже убить, если она тебе мешает. Только меня оставь в покое.
Его глаза вспыхивают.
– Хочешь, чтобы я ее убил? Ты в доле, братишка. Не отвертишься. Ты в доле.
– Роб, ты этого не сделаешь. Не посмеешь. Ты избиваешь тех, кто младше и слабее, но ты не убийца. Просто бахвалишься. Я ненавижу тебя ничуть не меньше, чем ее.
Это правда. Все, что Роб говорил мне в школе, правда. Последний кусок воспоминаний встал на свое место. Теперь я знаю: он не соврал. Я дрянь. Чудовище. Роб был прав.
Это не он, а я хотел смерти Нейши. Ослепленный обидой подговорил Роба на убийство. И я же убедил Нейшу пойти на озеро. Я смотрел, как они поплыли, но потом вдруг бросился в воду, чтобы ее спасти. И что это меняет? Может ли хороший поступок полностью стереть плохой?
Двор. Темнота. Дождь. Мы с ним вдвоем. Я и Роб. Роб и я.
Из динамика продолжает литься голос Нейши, отделенный миллионами миль.
– Карл! Карл! С кем ты говоришь? Кто там?
Запихиваю мобильник в карман, ощупью нахожу нужную кнопку и отключаюсь.
– Карл, ты что делаешь?
В проеме двери стоит мама. У нее измятое, красное лицо. Она босая и в старой футболке.
Роб смотрит на нее.
«Мамочка пожаловала».
Мама его не видит и не слышит. Но может, чувствует его присутствие? Она вздрагивает, обхватывает плечи.
– Какая холодина. Карл, не валяй дурака. Идем в дом. Ты же весь промок.
Я наклоняю голову. Спортивные штаны хоть выкручивай. Дождь хлещет по голой груди.
Мама сбегает с крыльца, берет меня за локоть. Я пячусь, глядя на Роба. Слышу его шепот: «Ты и я. Ты и…»
Мама втаскивает меня в дом, хватает полотенце и бесцеремонно вытирает мои волосы. Второе полотенце обматывает вокруг моих плеч. Фигура Роба меркнет. Его голос еще звучит, но все слабее.
«Ты и я…»
Он исчезает под шквалом маминых вопросов.
– Зачем ты шлялся по двору? И чего тебя понесло в эту гребаную школу? Карл, что с тобой происходит?
Она не дает мне времени на ответ. Это хорошо. Мне не до разговоров.
Потом она умолкает. Стоит с полотенцем в руках и смотрит на меня. Глаза у нее красные от выпивки, да и на ногах держится нетвердо. Но вопросы задает совершенно здравые. Она хочет услышать объяснения.
– Что происходит?
– Ничего. Мам, ничего не случилось.
– Не делай из меня дуру. Что на тебя сегодня нашло? Как угораздило руку на мать поднять? А потом струсил и сбежал?
– Мама, это случайно вышло. Недоразумение. Прости меня. Я думал, это не ты…
– А кто? Дебс? Считаешь, тебе позволено бить свою тетку? Чем она тебя обидела?
– Я не про нее. Я подумал, это был…
– Мало того, что ты дома натворил, тебя еще понесло школу поджигать. Карл, что все это значит? Я надеялась, случившееся тебя хоть чему-то научит. Думала, наконец-то ты поймешь, что нельзя себя вести как… как головорез. А ты так ничему и не научился. Ни-че-му!
Она кричит, срывается на визг. Вот и тетка проснулась.
– Керр, ты что кричишь? Что-то случилось?