Трусцой несусь по проходу, затем вниз по ступеням. Оборачиваюсь: не перемахнул ли он через бетонные перила. Нет. За спиной никого. Он впереди. Смотрит на меня. Ждет.
«Ты всегда был трусом, братишка».
Он прав: я всегда был трусом. Потому и случилась беда. У меня не хватало смелости противостоять Робу. Но теперь я изменился. Я должен быть сильным. Ради Нейши.
Я не останавливаюсь. Заворачиваю за угол, иду к лугу. Ветер ударяет в лицо, принося с собой дождь. Я уже замерз. У меня саднит грудь. Я втягиваю в себя штормовой ветер и ни о чем не жалею. Несусь на волне уверенности. Я придумал план, и он удается. Впервые за долгое время я хозяин положения.
Успев продрогнуть и промокнуть, я держу путь к городской окраине. Туда, где железная дорога и фабрика. За ней начинаются поля. Роб тащится следом. Я в этом не сомневался.
В одном месте идти приходится совсем недалеко от дома Нейши. Но я не перехожу мост и не сворачиваю на ее улицу. Иду вдоль берега реки. Даже в темноте вижу, что воды в ней прибавилось. Это из-за дождей, льющих дни напролет. Течение у реки сильное и быстрое. Еще несколько сантиметров, и она достигнет уровня берега. Река блестит в свете уличных фонарей, похожая на большую, толстую змею.
Увидев, что я не свернул к дому Нейши, Роб нервничает. Его прозрачная фигура следует за мной по тротуару, размахивая руками и выкрикивая проклятия.
Нас настигает очередной порыв ветра. Он штопором закручивает охапки листьев и кружит их в безумном танце. Дождь усиливается.
Вокруг никого. Кому захочется вылезать из дома в такую погоду? Мимо проезжают две или три машины. В мокром асфальте отражаются огни светофоров. Разноцветные полосы кажутся нарисованными.
«Ты не посмеешь, трус!»
Его голос грохочет у меня в ушах и в голове, ударяет в лицо. Роб снова передо мной. Я бегу к нему не останавливаясь, приготовившись к столкновению. В последнюю минуту не выдерживаю и закрываю глаза. Когда открываю их снова, Роб стоит впереди, на мосту через объездную дорогу.
Бегу к нему. Здесь я целиком во власти ветра, он набрасывается на меня отовсюду, толкая в грудь и в спину. Внизу проносится автомобиль и быстро исчезает. Полоса белого света впереди, полоса красного света сзади. Я бы мог спуститься на набережную, остановить какую-нибудь машину и попросить меня подвезти. Нет, нельзя. Если хочу исчезнуть, меня не должны видеть.
Сзади приближается грузовик, въезжает на мост, забрызгав мне ноги. У него большие колеса. Кабина водителя высоко, и он вряд ли меня заметил. Хватаюсь за перила моста, и тут меня осеняет.
Грузовики. Они постоянно ездят на фабрику и с фабрики. Круглосуточно. Ежедневно.
Мне нужно найти грузовик и незаметно влезть в кузов. На фабрике есть охрана, но в такую дрянную погоду она предпочитает сидеть в теплой сторожке и распивать чай.
Подхожу к фабричным воротам. Открыто, как всегда. Я прячусь за кирпичным воротным столбом и разглядываю территорию. Само здание фабрики находится не у ворот, а на некотором расстоянии. К нему ведет дорога, обсаженная деревьями. Между ними светят фонари, но их света хватает лишь на ближайшие метры по обе стороны дороги. Вылезаю из-за укрытия и иду вдоль забора вправо.
Дождь хлещет во всю мощь. Ветер дует в лицо. Каждый шаг дается с трудом. Неожиданно ветер меняет направление и ударяет сбоку, вдавливая меня в забор. Раздается громкий треск, и в паре метров от меня падает большая ветка.
«Я не позволю тебе слинять. Я убью тебя».
Мелькает безумная мысль: природа на его стороне. Возможно даже, Роб управляет стихией. Ветер и дождь пытаются мне помешать. Отталкиваюсь от забора, перелезаю через ветку и снова пускаюсь бежать. Теперь на меня набрасывается холод. Ноги слабеют. Руки дубеют. Я не чувствую пальцев.
Добираюсь до здания фабрики. Возможно, у них по периметру поставлены телекамеры, но у меня нет времени проверять. В голове бьется только одна мысль: найти машину и уехать. Прохожу между корпусами, попадаю на задний двор. Там стоят целых три грузовика. Рядом никого. Пробираюсь к ним и соображаю, как попасть внутрь. Два – фургоны, дверцы заперты. У третьего обычный кузов, затянутый брезентом. Брезент держится на веревочных стяжках. Замечаю, что одна просела. Ее пряжка возле днища. Залезть несложно, но вначале нужно отпустить веревку, чтобы в брезенте появилась щель. Пальцы не гнутся. Дую на них, согревая дыханием, и пробую снова. Один узел поддается. В кровь обдираю большой и указательный палец, но ослабляю веревку. Теперь можно лезть.
Подтягиваюсь, хватаюсь за доски кузова и пролезаю под брезент. Там сухо. Только в том месте, откуда я забрался, мокро от струй дождя. Устраиваюсь на лужице. Нельзя высыхать, иначе не утащу Роба с собой. Оглядываюсь на него. Он сидит съежившись, подтянув колени к подбородку. Смотрит на меня, и я чувствую, как в нем бурлит ненависть. Голову пронзает холодная боль. Это плата за намерение увезти его отсюда.
«Игра еще не кончена».
Дышу, стараясь превозмочь боль. Слушаю ветер, бьющийся о брезент. Нет, Роб. Теперь моя взяла. Грузовик покачивается и скрипит. Совсем как корабль у причала. Стихия совсем взбесилась. Впереди долгая ночь.
Ночь вдвоем с братом, который вонзает мне незримые сосульки в голову. Который прикован ко мне лужей, что растеклась подо мной. На фабричном дворе по-прежнему никого. Вряд ли мы тронемся в путь раньше утра. Мне остается ждать. Я пережил все каверзы, подстроенные Робом. Выдержу и это ожидание. Мы уедем. Пока что все идет по плану.
Сажусь и надеваю вторую футболку. Джинсы достаточно мокрые. Футболка тоже скоро намокнет. Все это будет держать Роба на привязи. Расстегиваю пояс на куртке и делаю из нее подушку. Ложусь на бок, сворачиваюсь калачиком и подношу ладони к лицу, чтобы греть их дыханием.
Опять смотрю на Роба. Он сидит скрючившись. Молчит. Впервые за все эти дни меня не пугает его присутствие. Мы опять вдвоем, как раньше. Однако теперь поменялись ролями.
Закрываю глаза. Буря снаружи утихает. Шум ветра становится даже приятным. Он меня убаюкивает, и вскоре я засыпаю.
– И какого лешего они болтают о закрытии? У нас работы успевай поворачиваться, – слышится угрюмый голос.
Открываю глаза и пытаюсь сообразить, где я. На меня смотрит тень, очертаниями похожая на Роба. Понятно, мы дома, лежим на матрасах. Разговор мне приснился. Должно быть, уже утро.
Потом вспоминаю: Роб мертв.
– Они совсем спятили. Мы приносим такой доход, а им все мало, – подхватывает другой голос.
Я в большой прямоугольной палатке и почему-то лежу в луже. Голоса совсем близко, за брезентом. Лежу не шевелясь, вслушиваюсь в разговор. Потом вспоминаю, как среди ночи сюда залез.
– Жадность – вот как это зовется. Я что слышал: они хотят перенести производство в Польшу. Там можно сэкономить на зарплатах… Э-э, смотри, у тебя тут беда.