Оставшись наедине с самим собой, я расположился поудобнее в мягком кресле да призадумался. Вообще-то определенный план действий у меня в голове уже имелся, но сегодня отчего-то не очень хотелось приступать к его реализации. Квартиру снял аж на целый месяц, так чего же суетиться, чай не конармейская тачанка, чтоб с налету да развороту по цепи врага густой. Деньги у меня пока имеются – довольно крупная сумма. Должно хватить на реализацию моего плана. А коль не хватит, сгоняю в ближайший покерный клуб, с моими-то возможностями впору сразу в чемпионы записаться. Или зайду в какой-нибудь банк и попрошу у хозяина беспроцентный кредит в бессрочное пользование на благотворительной основе, авось, не откажет. Могу встать на Рублевском шоссе с дудкой и пудрить мозги проезжающим мимо олигархам, чтобы те остановились послушать и наградили соответствующим образом непризнанного гения. Короче говоря, в столице существует бесчисленное множество разнообразнейших способов вполне легального обогащения, ибо Москва, фигурально выражаясь, – огромная труба, по которой ежеминутно, ежесекундно движется могучий денежный поток, и главная задача всякого разумного индивида проделать в этой трубе достаточно широкое отверстие и присосаться к нему, да так, чтобы никакими силами невозможно было отодрать. По большому счету, я не был исключением из правил, но в отличие от многих, вовсе не жаждал шальных денег, а хотел их честно заработать, чтобы и с законом, и с собственной совестью оставаться в полной гармонии. А еще я хотел, чтобы на всей Земле наступило Всеобщее Счастье, но это уже в компетенции Господа Бога, которого, как мне внушали с самого детства, в природе не существует.
А не сгонять ли мне в Медведково? Там моя, точнее, теперь уже и не моя, а купленная на мои кровные, квартирка. Делать все равно нечего, не сидеть же и пялиться в «ящик». Посмотрю, что и как. Вспомню, как под детским грибочком собутыльничал с корешами – точно такими же бомжами. Поди, из них и в живых-то никого не осталось. Подивившись столь странному своему желанию, я оторвал зад от мягкого кресла и направился к выходу…
До своего бывшего жилища добрался часа за полтора. Сначала заглянул в одну приличную харчевню, расположенную неподалеку от моего временного пристанища. Отобедав, тормознул мотор. Назвал адрес и прильнул лбом к боковому стеклу, дивясь изменениям, произошедшим со столицей за минувшие годы.
– Впервые в Москве? – спросил водитель, судя по характерной внешности и легкому акценту, выходец с Кавказа.
– Да нет… жил здесь семнадцать лет назад, за это время ни разу сюда не приезжал.
– Понятно… семнадцать лет, – сочувственно зацокал языком таксист и покосился в мою сторону своими темными глазами.
– Да нет, брат, и вовсе я не оттуда, откуда ты подумал. – Широко заулыбался я. – Сроков не мотал. Был, типа, в длительной командировке.
– Ну, это совсем другое дело, земляк! – радостно покачал головой кавказец.
Потом мы долго и нудно продирались через пробки. Вот бы никогда не подумал в годы своей молодости, что на широких московских улицах когда-нибудь появятся заторы таких масштабов. Мой эмоциональный водитель излишне рьяно реагировал на хитроумные обходные маневры некоторых своих коллег по рулевой баранке и, опустив стекло, от всей души костерил лихачей.
Наконец выкрашенный в желтый цвет «Форд Фокус» остановился на пересечении улиц Молодцова и Полярной. Я расплатился и вышел из такси, пожав на прощание руку экспансивному водителю. Отсюда до моего бывшего дома было не меньше двух километров, но я специально решил прогуляться пешочком, растрястись немного после утомительной езды, а заодно посмотреть, как тут все изменилось за семнадцать лет моего отсутствия.
Кирпичную пятиэтажку, некогда элитный кооперативный дом, я нашел не сразу. Сначала немного поплутал среди новеньких высоток. И не мудрено – район Медведково преобразился самым кардинальным образом. Практически все панельные хрущевки были снесены, а вместо них построили красивые современные здания. Я, было, подумал, что и мой дом постигла незавидная участь пятиэтажек, но, в конце концов, мои опасения оказались напрасными, и оказался в до боли знакомом московском дворике.
За то время, пока я находился в пути, погода разгулялась. Противная снежная крупа перестала осыпать Москву. Плотная слоистая облачность постепенно рассосалась. Ласковое весеннее солнышко тут же разогнало печаль-тоску, вызванную недавним зимним рецидивом, и, как результат, праздный люд повылазил из своих душных жилищ на свежий воздух. На детской площадке топтались несколько старушек с малолетними внуками, а может быть, правнуками. У одного из подъездов что-то бурно обсуждала стайка молодых людей. В дальнем углу двора, неподалеку от мусорных баков, распивала спиртные напитки группа лиц маргинальной наружности.
При виде местных бомжей я откровенно умилился – все как встарь, как будто и не уезжал никуда. Сам когда-то вот так же в теплой компании запивал спирт «Рояль» недорогим портвешком, а потом, изрядно загрузившись, шел отдыхать, в зависимости от сезона года, либо в бывший свой подъезд под лестницу, либо в подвал на теплые трубы. А всё свойственная человеку слабохарактерность. Ну, вернулся с войны ущербным калекой, ну, отнеслись к тебе чиновники не так, как по твоему разумению ты того заслуживаешь. Зачем же сразу за бутылку хвататься и горе спиртом заливать? Как результат, остался и без квартиры, и без документов, и без своих честно заработанных наград. А в каком виде я выглядел в глазах соседей? Конечно, люди сочувствовали инвалиду, даже помогали, чем могли. Но я-то прекрасно понимал, что своим внешним обликом и антиобщественным поведением никому особой радости не приношу. Именно по этой причине, однажды протрезвев, я отправился прочь с этого двора, куда глаза глядят…
– Же пёр дю шьен… Тю нэ вьендра па сэ суар…. – донеслось неожиданно до моего слуха. – Коммон сава? Ту ва бьен… [14]
Повернув голову, я увидел своего бывшего соседа Василия Макаровича Головина. Мужчина сидел на лавочке, подставив морщинистое лицо ласковым лучам весеннего солнца, и, немилосердно грассируя, изрекал:
– Сэ тре бьен, мон женераль… Пуркуа па?.. Кель ор аве ву?.. [15]
– Здоров будь, Василий! – громко поздоровался я.
Мужчина открыл глаза и, щурясь от яркого солнечного света, недовольно посмотрел на незнакомца, отважившегося прервать самым наглым образом его лингвистические экзерсисы.
– Кому Василий, а кому Василий Макарович, понимашь. Проходи, вьюнош, не засть солнышко!..
– Макарыч, – показушно возмутился я, – сколько лет не виделись, а ты старого кореша взашей, получается! Вспомни-ка, как мы с тобой в восемьдесят восьмом мебель друг другу помогали затаскивать, а потом всю ночь бухали – обмывали, значит, новоселье.
На что Василий Макарович приставил ладонь ко лбу, чтобы солнышко не мешало рассмотреть визитера, и долго-долго вглядывался в мое лицо.