Наташа стояла на тротуаре, всматриваясь в пустые окна, закрытые тюлем. Где теперь двадцатишестилетняя продавщица? Выглядывает на улицу из-за края занавески или все еще в больнице? Может, боится возвращаться домой? Думала ли она о том, что могло привести молодого парня к ней?
Почему Али Ахмади выбрал именно этот адрес? Почему его эпическое путешествие с другого конца света закончилось на этих шести ступенях именно к этой двери? Как ее или чей-то еще недосмотр привел к такому катастрофическому исходу?
Мимо прошла пожилая женщина с клетчатой сумкой-тележкой. Наташа уступила дорогу, улыбнулась, но женщина только посмотрела на нее слезящимися глазами и решительно продолжила свой одинокий путь.
Наташа почувствовала ком в горле. Наверное, она пришла сюда не за ответами. Наверное, ей нужно было извиниться. Я должна была проверить его показания, беззвучно сказала она молодой женщине. Если бы я проверила название города и расстояние, которое, по его утверждению, он прошел, я бы могла тебя спасти. Не пытаясь спасти его, я могла бы спасти тебя.
Зазвонил телефон.
– Вы не забыли о встрече в четыре пятнадцать? – Это был Бен. – Я думал, вы уже должны были вернуться.
– Отмени ее.
Наташа стояла у машины и смотрела на двух девушек с колясками на противоположной стороне улицы. Обе разговаривали по телефону, не обращая внимания ни на детей, ни друг на друга.
– Что вы сказали?
– Отмени ее. Меня сегодня не будет.
Последовала долгая пауза.
– А что я скажу Линде? С вами все в порядке?
– Да. На самом деле нет. Я еду домой. Скажи, что мне очень жаль. Перенесите встречу на любой другой день на этой неделе. Это Стефан Харт. Он поймет.
Только повесив трубку, она вспомнила, что дома у нее больше нет.
У Джессики Арнольд имелось двадцать три ухажера. Четырнадцать из ее класса, четыре из класса старше и остальные просто из школы, из Сандауна и соседних жилых массивов. Ее нынешние кавалеры были мужчины постарше, которые поджидали ее у школьных ворот в низких автомобилях с форсированными двигателями. Как только она забиралась внутрь, они с ревом уносились прочь по улице, содрогаясь от громкой музыки. С большинством она спала. Это не было простое бахвальство, как у других девчонок из класса, которые претендовали на «опытность». Об ее опыте свидетельствовали надписи в туалете и пустые упаковки из-под противозачаточных таблеток, выпавшие из ее сумки, и еще выражение лица мужчин в автомобилях. Они не были похожи на парней, которые удовольствуются долгим поцелуем на скамейке в парке. Джессика гордилась лиловыми пятнами на шее. Она была вынуждена вести себя так, будто это был ее выбор, будто она сама этого хотела, иначе она была бы просто потаскухой.
Если Джессика находилась на одном конце спектра сексуальной активности десятого класса, то Сара – на противоположном. Вместе с Дебби Дермот, которая носила очки с толстыми линзами и брекеты, и Салимой, которую вне школы заставляли ходить в парандже и которая ни разу даже не разговаривала с мальчиками, не то чтобы целовалась. Сара не была некрасивой, просто мальчики ее не занимали.
Знакомым парням было бы неинтересно слушать о Бо и его успехах в переходе от basse école [42] к более сложной haute école [43] . Никто из них не захотел бы пойти с ней в конюшню и потом возвращаться домой на автобусе. Они отпускали бы глупые шутки по поводу запаха на конном дворе, кричали бы и пугали лошадей и курили бы возле соломы. Они бы не поняли ее жизни.
Она никогда не говорила об этом Папá, но иногда по ночам ее переполняло какое-то странное чувство, тело пронизывало ощущение утраты чего-то, чего она не могла понять. Тогда она представляла себя в Кадр-Нуар. Она была бы самой лучшей наездницей, каких они не видывали. Там был бы симпатичный молодой капитан, в черной униформе с золотыми эполетами. Он был бы прекрасным наездником и понимал все ее желания. Он бы не ездил по округе в незастрахованной машине с наклейками, не хвастался бы, сколько раз его привлекали к ответственности за антиобщественное поведение и угон автомобиля, и не лез бы со слюнявыми поцелуями, пахнущими кебабом и соусом чили. Это был бы целомудренный роман, где были бы лошади и только намеки на содержимое сумки Джессики и граффити в туалете.
Будущее всегда представлялось ей именно таким. Она знала это, как знала будущее Бо. Но на руках у нее было семь фунтов пятнадцать пенсов, вырученные от продажи компакт-дисков и украшений, десять фунтов Мака и облигация выигрышного займа, которую можно будет погасить только через три недели, и то только при наличии подписи Папá. У нее было ощущение, что пробелам в ее познаниях суждено восполниться скорее, чем она думала.
– Мне нужно с вами поговорить.
– Принесла деньги?
– Об этом я и хотела поговорить.
– Так говори.
Она кивнула в сторону мужчин:
– Не здесь.
Он собирал щетки, все как одна сияли, будто никогда не счищали грязь с лошади. Убрал последнюю щетку на место и посмотрел на нее внимательно:
– Что тебе надо, Циркачка?
Она понизила голос, сжала ремешок школьной сумки в левой руке.
– Я хотела узнать, – сказала она тихо, – сколько… сколько вы мне скостите… если…
Он молчал. Не улыбался. На лице не было ни удивления, ни удовольствия. Не рассмеялся, как она надеялась в глубине души, не сказал, что шутил, что не такой он человек.
Он кивнул, будто разговаривал сам с собой, глянул на нее и отвернулся. Подошел к мужчинам, собравшимся у жаровни. На холодном воздухе у них изо рта валил пар, смешиваясь с сигаретным дымом. Он что-то им показывал, что-то говорил – она не слышала что. Они пожимали плечами, хлопали по карманам в поисках ключей и сигарет, бросали ненужные бумажки в огонь. Ральф ободряюще смотрел на нее с противоположного конца двора. Может, завидовал, что Саль обратил на нее внимание. Она понимала, что стала другим человеком в его глазах. Не внучкой Капитана, не приятельницей по сомнительным приключениям, не человеком, лишенным собственной ценности. Он ушел, не глядя на нее.
В стойле Бо она забылась, поправляя его попону, прижимаясь головой к его теплой шкуре в поисках успокоения. Он повернул свою большую голову, проверяя, что она делает. Она гладила его морду, ощупывая кости под теплой кожей.
Через дверной проем она видела, как Саль ходит с беспечным видом, зажав сигарету между большим и указательным пальцем. Помахал рукой, крикнул что-то на мальтийском выходящим из ворот мужчинам. Когда отъехала последняя машина, запер ворота на тяжелую цепь. Стемнело, Шеба беспокойно металась у них под ногами, наверное ожидая, когда вернется Ковбой Джон.
Потом он пошел в сторону стойла Бо, насвистывая как ни в чем не бывало.