Она почувствовала взгляд Лиама и натужно улыбнулась, пытаясь не думать, сколько времени у нее займет работа над документами, которые будут нужны на завтрашнем слушании. Она вытерла рот салфеткой.

– Вам нравится паровозик Томас? Моему племяннику нравится.

– Не нравится, – презрительно сказал Лиам. – Это для малышей.

– Но есть прекрасные наборы с Томасом и его друзьями, для взрослых. Я такие видела. – (Они смотрели на нее пустыми глазами.) – А что вам тогда нравится? – весело спросила она. – Чем вы увлекаетесь?

– Гонять на велосипедах, да? – помог Конор. – И играть в компьютерные игры.

– Джозеф сломал мою игровую приставку, – заявил Лиам, – а мама говорит, у нас нет денег на починку.

– Ничего я не ломал! – возмутился Джозеф и добавил мрачно, еле слышно: – Идиот.

– Мама говорит, у нас нет денег. На развлечения.

– Это неправда, – сказал Конор. – Я даю маме кучу денег. А если вам что-то нужно, скажите мне. Вы же знаете, я всегда сделаю все, что в моих силах.

– Мама говорит, ты отделываешься минимумом.

– Я хочу «нинтендо», – заявил Лиам. – У всех в школе есть.

– Уверен, это не так, – строго возразил Конор.

– Нет, так.

– А моим племянникам и племянницам вообще не разрешают играть в компьютерные игры, – вставила Наташа. – И ничего.

– Они дураки.

Она вздохнула и подцепила на вилку пасту.

– Хватит, мальчики. Расскажем Наташе, как мы веселимся. Иногда катаемся на велосипедах в Ричмонд-парке, да? Мы ведь любим кататься на велосипедах.

– Нет, – заявил Джозеф. – Ты кричал на меня, когда я ехал недостаточно быстро.

– Джо, я не кричал на тебя. Просто мне нужно было тебя видеть.

– У тебя большие колеса, а у меня маленькие.

– Еще нам нравится кататься на коньках, – продолжал Конор.

– Ты же говорил, это была обдираловка, – сказал Лиам.

– Согласен, это было дороговато. – Конор бросил на нее взгляд. – Но мы все равно хорошо провели время.

– Вы с мамой только и ссоритесь из-за денег, – печально сказал Джозеф.

У Наташи окончательно пропал аппетит. Она свернула салфетку и положила ее рядом с тарелкой.

– Мальчики… – она надела жакет, – рада была с вами познакомиться, но, боюсь, мне пора.

– Уже? – Конор взял ее за руку.

– Почти восемь, ты знаешь, у меня завтра трудный день.

– Я думал, ты еще побудешь. Раз выдалась такая возможность.

– Конор…

– Через полчаса я отвезу их домой. Не так уж долго осталось.

– Послушай, – понизила она голос, – поставь себя на место Сары. Она ребенок. И ее собираются перевести в четвертую семью за несколько месяцев. У нас с твоими мальчиками впереди еще куча возможностей. – Она украдкой взяла его за руку, зная, что мальчики смотрят. – Может быть, не стоит затягивать первую встречу. У меня будет еще время лучше узнать твоих мальчиков. Сперва я должна решить свои проблемы. Я ее взяла. Не могу же я ее так бросить.

– Конечно, – резко ответил он и вернулся к еде, пока она снимала сумку со спинки стула. – Мак тоже будет?

– Понятия не имею.

– Конечно. Само собой.

Задолго до того, как он стал фотографом, Мак разработал жизненную стратегию, которая если не предрекала его карьеру, то хотя бы намекала на склонность к ней. Когда он попадал в неприятные или слишком волнительные положения, если ему не хотелось решать стоящую перед ним проблему, он мысленно уменьшал громкость и смотрел на картину как бы издали, как художник. Реальные эмоции обрабатывались его внутренними линзами и превращались в красивую композицию, игру света и линий. Когда ему было двадцать три, он так видел тело своего отца в гробу. Знакомое лицо, застывшее и холодное, будто давно забытое. Он поместил его в рамку, наблюдая со стороны, как смерть расслабила мышцы и сняла напряжение, сделав лицо бессмертным. После второго выкидыша Наташа лежала на кровати, свернувшись под одеялом, бессознательно приняв позу зародыша, которого потеряла. Она уже отвернулась от него, закрылась. Он ощущал ее потерю, пока это не стало невыносимым. Тогда он сосредоточился на игре света на покрывале, на прядях ее волос, на туманности раннего утра.

Он делал то же самое теперь, глядя на двух женщин перед ним. Старшая, в деловом костюме, сидела на краешке дивана и объясняла младшей, почему завтра утром она должна уйти из дома навсегда и почему девочка должна отправиться в другую, более подходящую семью.

Сара не кричала, ни о чем не просила, не умоляла, как он боялся. Просто слушала Наташу и кивала. Не задавала вопросов. Возможно, ждала этого с самого начала, когда только приехала. Возможно, он ошибался, думая, что у них все получится.

Он смотрел на Наташу. На фоне светлых подушек она сидела неестественно прямо. Казалось, над ней пронеслась гроза и небо еще не очистилось до конца, но было синим, открывая горизонт. Она освободилась, подумал он. Несмотря на то что я сделал тогда ночью, я освободил ее. Ему вдруг стало больно от этой мысли. И он понял, что из всех троих он воспринимал положение наиболее остро. И с трудом сдерживал слезы.

– Сара, мы что-нибудь придумаем, – сказал он, когда в комнате воцарилась тишина. – Я заплачу за содержание лошади, если надо. Мы тебя не бросим.

– Хорошо. – Наконец Наташа встала и взглянула ему в лицо. – Мы все прояснили. Все понимают, что происходит. Не возражаете, если я пойду и соберу вещи?

Женщина чуть ниже среднего роста, тридцатипятилетняя, практически без макияжа, волосы не причесаны с утра. Не модель, не стилист, не образец классической красоты. Мак смотрел, как она уходит. Сара дипломатично сосредоточила взгляд на Наташиной сумочке.

– Ты в порядке? – спросил он.

Наверху слышались Наташины шаги.

– Нормально, – спокойно сказала Сара. – Знаете, я проголодалась немного.

– Ужин. – Он натужно улыбнулся. – А я-то гадал, что такое я забыл? Пойду что-нибудь приготовлю. Подождешь?

– Я сейчас приду.

Сара будто догадалась, что ему надо побыть одному. По крайней мере, ему так тогда показалось. Позже он понял, что все было иначе.

Глава 17

В моменты опасности хозяин жертвует своей жизнью, чтобы спасти жизнь своей лошади.

Ксенофонт. Об искусстве верховой езды

Сара стояла за припаркованным фургоном в ста ярдах от пересечения двух эстакад. От ее дыхания в воздухе висели клубы пара, но она этого не замечала. Она стояла так уже полчаса, у нее замерзли ноги, под моросящим дождем куртка совсем промокла. На безлюдной дороге горел фонарь; здесь кончались болота и начинался город под сетью пилонов, отмечающих неотвратимое наступление цивилизации.