— Их четверо.
— Что? — Акоста обернулся. Поначалу он не понял, кто к нему обращается. Несколько мгновений он смотрел на своего товарища, стреляющего из соседнего окна. Затем вперил свои поросячьи глаза в Энрике.
— Их четверо, — повторил тот и повел шеей. Сейчас коронный удар «лесоруба» вызвал улыбку, но днями ранее Энрике было не до веселья. Джеб мог убить любое белковое существо, своротив ему шею. Не верится, что вообще возможно на такую высоту поднять ногу, задержать ее в мертвой точке и обрушить с мощью стрелы башенного крана.
— Откуда ты знаешь?
— Бородатый урод тоже здесь.
"Интересно, что может он? Единственное его предназначение в команде — поддерживать товарищей словом".
Раскосого инструктора, обладающего приличной мускулатурой, Энрике по имени не знал. Равно как и его приятеля — черноглазого, хмурого и замкнутого типа.
— Откуда ты знаешь, что их четверо? — повторил Акоста, надрывая голос. — И кого ты назвал бородатым уродом?
— Я видел их в Испании.
Акоста сощурился. Он не доверял никому. Он был похож на Джорга Брисено, первого помощника команданте Маруланда, популярного на всем континенте, — как Василий Чапаев за Уралом. Однако сейчас слова Энрике подтверждали все, что происходило снаружи виллы и внутри черепной коробки самого Акосты. Он снова покачал головой: группа целиком попала в засаду.
Более не мешкая, он отдал приказ. Один за другим свои места оставили двенадцать человек. Они сгрудились у центральной двери и ждали очередного распоряжения своего командира. Огневые точки заметно поредели, но прикрытия из десятка стволов хватит для того, чтобы молниеносным броском окружить четверку диверсантов и изрешетить их в кровавое мочало.
* * *
Кок и Тимур хладнокровно дождались того момента, когда противник, накрыв плотным огнем диверсионную группу, пойдет в атаку. Массированный огонь колумбийцев так и не выявил другие огневые точки русских диверсантов. Они не выдали себя. И только сейчас, когда центральные двери виллы распахнулись, выпуская полтора десятка партизан под прикрытием их товарищей на крыше, против них отработали сразу два ствола. Один — с силой огня станкового пулемета. Мощные винтовочные патроны перемалывались с сумасшедшей скоростью, каждую секунду из ствола пулемета вылетало десять пуль. Кок опустился на колено и косил огнем противника. Он не израсходовал и половины ленты, когда возле двери образовалась груда тел. Подняв пулемет, Николай накрыл длинной очередью стрелков на крыше. Приклад бил в его плечо с такой силой и частотой, что тело бойца сотрясалось, прыгали щеки, глаза мигали на манер стробоскопа. Фактически он в одиночку уложил основную часть партизан и уже выступал в другом качестве. Под непрерывным огнем его пулемета остальные диверсанты рванули к вилле. Они перепрыгивали через тела убитых боевиков и ныряли в темноту здания. «Аутсайдер», показав Энрике, на что он способен, покинул поле боя последним. Он, на ходу стреляя короткими очередями, отрывисто и возбужденно покрикивал.
* * *
«Четверо?!» Глаза Акосты налились кровью. Давление в них было столь велико, что они едва удерживались на месте; их сдерживали лишь нервы партизана, готовые вот-вот лопнуть. Он так и не понял, что по его боевикам отработал, по сути, один пулемет. Ему казалось, за оградой укрылась пара бронетранспортеров с крупнокалиберным оружием. Он едва успел отпрянуть от окна — свинцовый рой влетел в комнату и смел хрустальную люстру, отбил куски штукатурки и присыпал самого Акосту белой пылью.
Перед его глазами плавала красная пелена. Он не мог поверить, что сам оказался на положении осажденного. Едва владея собой, он все же представил действия «четверки». Они смяли основные силы партизанского отряда и, не меняя тактики, подомнут под себя остальных. Морально уже подавили и переломили исход боя в свою пользу. Теперь его боевики будут отстреливаться, потом огрызаться, в конце концов захрипят под необузданным напором.
— Четверо?! — Акоста обернулся и направил на Энрике «кольт». Но в руках Суареса уже был пистолет. Не поднимая его, он от бедра расстрелял по партизану половину обоймы. Сместив ствол, Энрике разрядил магазин, отстреляв по застывшему боевику. Загнав в рукоятку двенадцатизарядного «хеклера» запасную обойму, Энрике хладнокровно провел контрольные выстрелы.
Плюнув в окровавленное, с развороченной челюстью лицо Акосты, Суарес усмехнулся:
— Ну и где твоя армия?.. — Ему показалось, он сорвал с Акосты маску и впервые увидел его истинное лицо. — Отплясался, ублюдок!
Энрике пнул знаменитую шляпу Акосты, и она отлетела, рассыпая по полу револьверные патроны.
Диверсанты снова разбились на пары. Кокарев и Тимур поспешили на третий этаж и на крышу. Теперь, когда план пробраться тихим бесом не выгорел, бойцы намеренно производили больше шума, открывая огонь по всем подозрительным предметам. Стреляли в огромных ночных бабочек, залетевших в распахнутые окна и бьющихся в свете ламп. На ходу бросали в открытые двери гранаты.
Джеб и Чижик взбежали на второй этаж по широкой лестнице. Миновав две комнаты и оставляя их без внимания, Блинков поравнялся с покоями Эспарзы.
«Он там, — слегка нервничал Джеб. — Он не успел уйти». Крылья его заострившегося носа трепетали. Все происходило не так, как он себе это представлял.
Странная, противоестественная задача: сделать Паулу обладательницей многомиллионного состояния.
Он в шаге от нее. Он прислушивается, насильно пытаясь не расслышать, но представить сдавленный крик девушки. Чтобы пройти мимо? Вот она, дверь, ведущая в спальню человека, «прожившего трудную жизнь». Он заберет ее. Холодно, расчетливо. Нет, все не так, как было запланировано, а так, как бередили душу видения будущего.
Уже сейчас откуда-то сверху кулаком грозил Абрамов: «О чем вы думали!» Его призрак закрыла могучая фигура Кока: «А мы не думали, мы работали». Их обоих перекрыл сам Блинков: «Не слышу тебя, отбой».
Джеб сдернул чеку со световой гранаты и бросил ее в комнату. Ослепительная вспышка озарила стены коридора, картины с резными рамками, коричневатую лепнину. «Котик» первым вошел в комнату, смещаясь в сторону и давая дорогу Чижику. Оба припали на колено, готовые в любой миг придавить спусковой крючок.
На полу возле открытого окна распластался труп кряжистого боевика. Из его раздробленной челюсти торчал окровавленный язык. В метре от Акосты лежал в луже крови его товарищ. Энрике сидел на кровати Рафаэля и тоже казался мертвым. Но нет, он жив. Он перещеголял своих товарищей на протяжении этого короткого представления. Блинков с полувзгляда определил, что два трупа — это работа колумбийца, державшего на коленях массивный «хеклер».
Человек, стоящий перед Энрике, не походил на инструктора подводного плавания. Наконец-то он облачился в свою одежду, скинув уродливый в обтяжку гидрокостюм. Ему шел «балласт» — объемный рюкзак за плечами.