— В комнате отдыха экипажа. — Лихачев нахмурился. Он начал с сочувствия, потом выступил в роли помощника, мог закончить как сообщник террористов. Из двух зол он выбрал меньшее. Может быть, зря. — Кто она?
Джеб улыбнулся:
— Она — моя девушка.
Стюардесса во все глаза смотрела на этого парня.
Боже, хлопала она длинными ресницами, четко представляя сумасшедшую картину. Рейс в гробу. В Колумбию. Поход через долины и горы. Бои, похищение, захват воздушного судна. Она отчаянно завидовала незнакомке. Все на свете отдала бы за то, чтобы оказаться на ее месте.
— Сергей Викторович, дадим ей форму стюардессы, — предложила она. — Я с Верой собралась развезти напитки. Она останется в тамбуре, а я вернусь сюда с девушкой. Никто и не подумает о подмене.
— Это только начало. А что дальше? — снова насупился Лихачев.
— Дальше будет видно, — Блинков принял предложение бортпроводницы. — Быстро готовьте форму.
— Что, сейчас?
— У нас нет ни одной лишней секунды.
Москва
«Да, Саня, дров ты наколол немерено». Адмирал Школьник, повесив одну трубку, потянулся к другой. Из нее вылился ласковый, как бриз, голос Лолиты.
— Ты не потягивайся, моя милая, — поторопил ее адмирал. — Птицей лети в штаб.
За плечами Школьника было два автономных похода на подлодке. Подводники — люди уникальные. Они никогда не теряют самообладания. Над головой миллиарды тонн воды, а они, закованные в стальной гроб, бодро докладывают: «От берегов России необъятной мы много сотен миль сюда гребли! Привет тебе, „противник вероятный“! Привет вам, боевые корабли!»
Адмирал прошелся по кабинету. Он любил этот уединенный уголок. На стенах висели карты. Особое место занимали картины. Одну из них ему подарил простой матрос. Школьник руководил боевой задачей на крейсере Тихоокеанского флота и заглянул в кубрик к матросам. Рыжий, как огонь, парнишка заканчивал шедевр: что-то вроде питекантропа сидело на бревне и гребло в свете уходящего за горизонт солнца ногами. «Как же ты назовешь картину, сынок?» — спросил Школьник. "Уже назвал, товарищ адмирал! — отозвался корабельный талант. — «Домой!»
Тому конопатому парнишке так хотелось домой, как он и выразил свою тягу: на бревне, пусть медленно, но верно. Начальник разведки флота предвидел будущее: он собирает картины, аккуратно обертывает каждую бумагой и складывает в стопку. Заберет с собой все памятное...
Школьник отыскал номер телефона заведующего терапевтическим отделением ЦВКГ генерал-майора Строева.
— Привет, Олег, — поздоровался адмирал. — Тут один человечек захворал. Надо бы его на недельку-другую в отдельную палату поместить. Надеюсь, что сам его привезу. Договорились. Сижу, в бумагах копаюсь. — Адмирал чуть откатился в кресле от стола и продекламировал Андрея Саксеева: — «Средь памятных бумаг (которых — пропасть!) есть Грамота. Смотрю, очки надев. Коротенькая фраза. Снизу подпись начальника разведки ВМФ».
Паула переодевалась в туалете второго салона. Она торопилась, тем не менее смотрела на свое отражение в зеркале. Она преображалась на глазах, превращалась в одну из тех красавиц, которым завидовала не раз. Белая блузка пришлась ей впору. Синяя безрукавка, узкая юбка и пилотка с кокетливым белым рантом сделали ее неузнаваемой.
Николай отвлекал охранников, рассказывая «о своей девушке». Они уже забыли о бортпроводницах, укативших тележку в самый конец салона.
— Поехал я как-то в Патагонию и встретил румяную кубышку. Спрашиваю: «Как зовут-то тебя, наемница? Анита?.. Ну а я молодой испанский анархист из Буэнос-Айреса. Чем занимаюсь? Объединяю вокруг себя бедных работников...»
Кок сидел на подлокотнике кресла, изредка поглядывая в сторону тамбура. Он отметил, что охранники смотрели на него как на профессионального кретина, вооруженного, однако, автоматическим пистолетом. Он был вдвойне опасен.
Наконец Николай увидел Паулу. Она катила тележку. Позади шла бортпроводница, нервно кусая губы. «Спокойно», — мысленно телеграфировал Кок. Он убрал ноги с прохода, пропуская Паулу, и отвлек внимание на себя. Задержав стюардессу за рукав, он попросил принести водки.
— Всем. Кроме меня. Я угощаю.
В первом салоне эстафету принял Блинков.
— Прошу внимания, — он поднял вооруженную руку. — Для вас у меня есть хорошая новость. Садиться мы будем на военном аэродроме, откуда взлетели.
Краем глаза он наблюдал за Паулой. Она поравнялась с креслом генерала Брилева. Она едва ли не касается его локтем. Она рядом с человеком, который однажды бросил ее, отписавшись, и решил избавиться, выбросив ее через люк.
«Молодец», — подбодрил ее глазами Джеб, давая ей дорогу и отмечая, что Брилев все это время смотрел в иллюминатор. Он казался безучастным. Однако его мозги плавились от напряжения. Он гадал, каким образом его диверсионная группа уйдет из-под удара. Он ставил себя на место Блинкова, на место Абрамова. Находил ли он ответы? А может, он думал именно о Пауле, где она. Убита? Нет. В новостях четко говорилось о том, что она была увезена неизвестными в форме повстанцев. Именно эта информация подтолкнула Брилева к своему последнему безрассудному шагу, который базировался на трезвом изречении: «Правила игры можно изменить».
Верит ли он, что она здесь?
Плевать, плевать на генерала!
Джеб оставил первый салон на попечение Чижова и вернулся в грузовое отделение. Подполковник Егоров и его напарник сидели, прислонившись к контейнеру. Они в деталях сумели рассмотреть зияющую дыру и следы от пуль на задней стенке контейнера. Тут было шумно. Блинков кивнул: «На выход». В салоне он указал на два кресла в последнем ряду. Когда офицеры заняли места, Джеб вынул нож.
— Руки.
Перерезав путы на их руках, Блинков ответил на немой вопрос подполковника:
— Да, такими ножами мы вскрыли перегородку.
Москва
В 15.10 адъютант в звании капитана вошел в кабинет шефа и доложил:
— Борис Петрович, мне позвонили из приемной...
— Из какой приемной? — недовольно перебил Романов кареглазого подчиненного. Он сегодня был занят чертовски важным делом и провел на коллегии, состоявшей из девятнадцати человек, не меньше трех часов. Пообедал он позднее обычного, съев в кафе блинчатые рулеты и запеканку со шницелями. Оба блюда оказались жирноватыми, отчего в горле начали зарождаться первые признаки изжоги. Их генерал подавлял огненным чаем с лимоном.
— На Кузнецком мосту, — уточнил адъютант. — Некто Лолита Иашвили настаивает на личной встрече с вами.