— Я дам тебе совет: относись к Хирургу по-разному.
Не зацикливайся на чем-то одном. Ты правильно сказал: нам вместе под пули лезть.
— Относиться по-разному? — Стофферс мелко покивал. — Дельный совет. Я им воспользуюсь.
И он стал относиться к Сергею Иваненко с лютой ненавистью.
28
Дрезден, Германия, 26 марта 2004 года, пятница
Генерал Борович был на взводе. Он был готов пристрелить Андрея Кормильцева, который пару раз докладывал по мобильному телефону, что все в порядке, более конкретно — ямы беседуем". «Долго, очень долго», — психовал генерал. На нем был вязаный джемпер и темные брюки. Ленивая туча проползла точно между Хайденау и Пирной и пролилась коротким дождем. Как по заказу — и без того непослушные волосы русского генерала вздыбились буйными побегами и блестели, как при утренней росе.
Долго…
Он отдавал себе отчет в том, что «нужная» цель заставит себя ждать. Это самолеты летают по расписанию, поезда строго придерживаются графика, а передвижение семейных авто никто не программировал.
Пару лет назад в офисе Боровича появился человек, от глаз которого спрятаться было невозможно. Не суетливые, спокойные, сами по себе они не могли вызвать никаких эмоций. Но, зная биографию этого человека, легко угадывалось, что в его голове идет непрерывный процесс поиска. Он не походил на тупую смертоносную машину, и признаков болезни Дауна в нем не отыскать.
Его ответы всегда были короткими, но отнюдь не лаконичными.
Вопрос: «О чем ты думаешь, убивая человека?»
Ответ: «Еще один убитый».
Страх.
Дуболом не ответил бы короче.
И Борович, уподобляясь палисандровому генералу, поставил лаконичного человека в свой строй.
Таких людей, как Андрей Кормильцев, не надо обрабатывать, он уже обработанный — временем, смертями, фото которых хранились в его голове («этакой ограниченной базе данных», — сравнил Александр Борович), в папке Pictures, помеченной как архивная и скрытая. Его не нужно было подгонять под коллектив; он сторонился всех и всегда выбирал даже не место в офисе, а.., позицию. Да так, что его невозможно было заметить. Он здесь, на виду, но в то же время его нет…
То довлела над генералом жуткая биография и специфика работы снайпера-одиночки…
Генерал обошел «БМВ», стоявшую на обочине, присел на корточки, сунул в рот зубочистку. Густой лес, железная дорога, отличное шоссе с удивительно чистыми отбойниками на поворотах. Смело можно брать носовой платок и, проверив отбойники на предмет пыли, безбоязненно сморкаться в него.
Заметил вдруг, что руки чуть подрагивают. Покачал головой. Ему нужно быть предельно собранным, его голос должен звучать до предела жестко. Хотя.., может быть, что-то покровительственное смягчит его. Все будет зависеть от состояния клиентки, от ее самочувствия.
Вряд ли она будет способна отмечать какие-то нюансы.
Борович выбросил измочаленную зубочистку и вернулся в машину, прикрыл за собой дверцу. Повернул панорамное зеркальце к себе, вгляделся в свое отражение, приоткрыл губы, разглядывая ровные белые зубы.
— Товарищ генерал, на козырьке есть зеркальце.
Начальник управления даже не глянул на водителя.
— Ты чем-то недоволен?
Оперативник отвернулся.
Джип «Чероки» подъехал на большой скорости и резко затормозил в десятке метров впереди «БМВ». По спине генерала прошла дрожь. «Сорвалось», — это первое, о чем подумал он. Машина показалась ему живой, запыхавшейся, пышущей возбужденным жаром из выхлопной трубы, загнанной от долгого преследования.
В любую секунду он готов был услышать рев полицейских машин, зажмуриться от ярких вспышек проблесковых маячков.
Однако Борович быстро сбросил оцепенение: оперативники в джипе не притащили бы за собой «хвост».
Помимо «дуболома» в джипе находились два опытных опера и бывших сотрудника МИДа.
«Она должна увидеть меня», — пронеслось в голове генерала. Вот сейчас все должно идти по плану. Он отдал команду водителю:
— Встань впереди джипа.
«БМВ» заурчала, как сытая пума, и, словно одним мягким и ленивым прыжком, оказалась впереди «индейца».
Генерал открыл дверцу и медленно ступил на асфальт. Подошел к дверце переднего пассажира и склонился над ней. Он не уловил на себе взгляд Марты Зельман, он даже не смотрел в глубь салона. Он наверняка знал, что глаза женщины не смеют оторваться от его бесстрастного и тем самым пугающего облика. То, что она видела сейчас, было прямым продолжением того, на что она смотрела получасом раньше. Она окунулась в реальный триллер, и напряжение в ней продолжало нарастать с невероятной быстротой. Сейчас она обжиралась адреналином, не поспевая сглатывать. Внутри нее развивался инородный организм, распирая грудь, и страх стать задушенной им брал за горло.
Кондиция. Полная кондиция.
Борович не стал спрашивать, как прошло мероприятие, такой вопрос носил бы явные признаки сомнения. Он не просто уверен в успехе, он лениво уверен в нем. И все же одно слово в вопросительной форме прозвучало:
— Оружие?..
— Скинули по пути, товарищ генерал.
Все шло по плану. Товарищ генерал — это запланированное обращение. Оно снимало всякую обязанность представиться. Оно не указывало на Боровича как на небожителя, но на того, кто охраняет покой нежившихся под мягкими солнечными лучами правителей. Продолжение. В этом обращении звучало продолжение и рисовало образ парадной лестницы, окутанной облаками.
Не сразу, но Марта разберется с этим вопросом.
Борович медленно пошел вдоль шоссе, краем уха уловил приказной тон:
— Иди за ним.
«Иди за Ним», — внес коррективы генерал.
Когда Марта поравнялась с «Ним», специалист в области международного сотрудничества, глядя на раскидистые деревья, продекламировал Лоуренса на неплохом английском:
I never saw a wild thing
sorry for itself.
A small bird will drop frozen dead from a bough
without ever having felt sorry for itself.
<Я не встречал в природе жалости к себе.
Любая птаха, коли с древа упадет,
Закоченев от стужи,
Не испытает жалости к себе.>
— Сколько безвинных тварей гибнет вокруг, — продолжал он на русском, — а мы даже не замечаем этого.
Смерть одного человека — трагедия, смерть тысяч — статистика. Цинизм, скажете вы? Нет, — Борович покачал головой, — голая реальность. На ваших глазах произошла трагедия, давайте не допустим статистики.