Повторный стук, и в проеме открывшейся двери Сергей увидел двух полицейских, снова услышал ломаный английский:
— Present your papers…
Марк встал, вынул из кармана бумажник и протянул полицейскому водительские права. Тот, видя в бумажнике еще какие-то документы, пощелкал пальцами: «Еще».
Как будто в очко играет, сравнил Сергей, не в силах противиться нервному тику, забившемуся под глазом.
Вытянет все документы и удовлетворенно кивнет: «Себе».
Документы фальшивые, но сделаны на высоком профессиональном уровне. На взгляд от настоящих не отличишь.
Сергей вспотел. Спина взмокла, под мышками чуть ли не хлюпает. Явно выраженный признак опасности и усталости. Раньше такого за собой не замечал. Мог несколько часов кряду бежать маршевой скоростью, жалуясь лишь на прокуренные легкие.
Ознакомившись с бумагами, полицейский шагнул к окну и распахнул шторы. Глянув на парковку, бросил через плечо:
— Это ваша машина?
Сергей сделал шаг, но был остановлен резким жестом:
— Оставайтесь на месте! Это ваш «Фольксваген» красного цвета?
— Да.
— Вы арестованы.
Полицейский потянулся к кобуре.
Его напарник тоже продемонстрировал оружие: пистолет Макарова.
«Людвиг Ван Бетховен, — пронеслось в голове Марковцева. — Стофферс Георг Макс Готфрид… Максим Мейер… Иваненко Сергей…»
Артемов Михаил Васильевич. Каролина Зельман.
И еще два имени — двух парней, которые томились в тюрьме.
30
Начальника тюрьмы Джемиля Эхмеда по прозвищу Мур-алай (Полковник) за глаза называли «раздавателем наказаний». Ему было далеко за пятьдесят. Он любил барствовать. По мнению Мур-алая, приверженца старины, преступники не стоят судебного приговора. Раньше по одному мановению полномочного паши, безо всякого суда, сотни буйных голов слетали с плеч непокорных.
Когда Мур-алай вошел в кабинет следователя, присутствующие на допросе оперативники примолкли. Лишь Бешар — остроносый, с пронзительными черными глазами следователь, сидевший за столом в расстегнутом пиджаке, — насмешливо бросил арестованному:
— Ну теперь я тебе не завидую.
Марк посмотрел на вошедшего как на вурдалака и понял, что вот сейчас начнется самое страшное.
— Он молчит? — спросил Мур-алай.
— Да, — ответил Бешар, демонстративно откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди. — Ничего не хочет говорить.
— В камеру для допросов его, — распорядился начальник и первым вышел из кабинета.
Следователь подошел к Марку вплотную и, глянув на всякий случай на дверь, вполголоса сказал:
— Хочешь знать, что я думаю об этом человеке?.. Он выродок. Официально он — полный выродок. Теперь держись. Теперь даже я не смогу тебе помочь — если даже ты согласишься говорить. Хотя, может, скажешь, откуда у тебя фальшивые документы? Если купил, то где, у кого? Ну?.. Ей-богу, я сейчас начну терять чувство юмора. Ты еврей? Где проходил подготовку? В «Мецуде», «Мистаравиме» <Израильские спецслужбы. «Мецуд» занимается вербовкой и засылкой агентуры в арабские страны; кандидаты набираются из числа евреев, прибывших из арабских стран. «Мистаравим» вербует европейских евреев.>? Не хочешь отвечать? Ну ладно. Муралай заглянет тебе в штаны. В камере для допросов ты не увидишь еврейский флаг.
Бешар вернулся на свое место.
— Где твои настоящие документы? Может, по ним у тебя дипломатический статус? Поэтому молчишь? Хочешь вылезти на скандале? Только Мур-алаю плевать на это. Знаешь, чем он подтирает себе задницу? Копиями Нью-йоркской конвенции против пыток. Столько копий наделал, что сломал ксерокс.
Следователь еще какое-то время смотрел на арестованного, потом перевел взгляд на оперативников и развел руками:
— Видит бог, я сделал все, что мог.
Полковник закатал рукава рубашки и поджидал арестованного в камере для допросов. Он стоял лицом к высоченному окну, точнее, к каменной кладке, которая заменила и рамы, и стекла. Смотрел на кирпич и словно проникал за него взглядом.
Позади «раздавателя наказаний» стоял массивный стул с привязными ремнями. Фиксация головы, рук и ног.
Как на электрическом стуле. Только не было проводов.
Все напряжение проходило через руки Полковника. И если бы в свое время ему развязали руки, он бы выбил показания с безымянных диверсантов максимум за пару часов, а так… Но те по определению относились к «политическим», их судьбу решали власти страны, а защищать должны были власти другой. Так что пытать их с особым пристрастием Мур-алаю запретили.
Этот же арестованный — просто преступник, он совершил «наезд со смертельным исходом». Потому его (по документам — подданного Черногории), туриста, можно пытать «по-черному». Притом у него фальшивые документы.
Мур-алай повернулся лишь тогда, когда Сергея Марковцева зафиксировали ремнями к креслу…
31
Вот если бы сейчас Михаил Артемов мог видеть Сергея Марковцева… Он бы нашел его глаза не просто усталыми, а безмерно изнеможенными. Ему бы снова припомнилось из любимой кинокомедии: «Он же расколется… Сдаст нас…»
Марка кололи два долгих, нескончаемых часа, но он держался. А вот сейчас — из последних сил. Вопросы чередовались с хлесткими ударами — в голову, в печень, отчего надолго перехватывало дыхание. Он едва мог различать вопросы, по наитию угадывал их смысл.
Откуда у тебя фальшивые документы?
Из какой страны ты прибыл?
С какой целью?
Он сбил на арендованной машине какого-то чиновника, «уважаемого человека». Он спрятал его тело, завладел его машиной, за это полагается…
По крайней мере хороший удар по печени. И еще один — открытой ладонью по уху.
Звенит в голове. Тянется нескончаемая симфония нескольких авторов: Макс Готфрид… Иваненко Сергей…
Максим Мейер…
Михаил Артемов.
Маленький оркестр, прибывший в страну на гастроли со своими инструментами: штурмовые винтовки «грендел», сотворенные искусными руками, пистолеты немецкой фирмы…
Нет, нет, он этого не говорил.
Еще один удар, выбивающий из глаз слезы. А в них отражаются пацаны в голубых беретах, выполняющие расшвартовку и ныряющие в люки боевых машин.
— Заводи! Вперед!
Только что здесь был глубокий вражеский тыл, и вот уже бой ведет «крылатая» пехота…
Так сильно Марка не били давно. Последний раз двое вышибал с бритыми затылками в особняке генерала службы безопасности. Они били так, что подполковник долго харкал кровью и мочился сукровицей.