Поцелуй, несмотря на все свое очарование, уже не имел никакого значения.
Ева
15 августа 1996 года
Господи, моя последняя запись была возмутительно сентиментальной! Тебе так не кажется?
Впрочем, это меня не удивляет. Просто мне захотелось рассказать о чудесном событии, которое со мной произошло. А поцелуй с Джеком Бритчемом на набережной был самым прекрасным из всего, что КОГДА-ЛИБО со мной происходило.
Поцелуй длился всего минуту или две. Потом мы отстранились друг от друга и уставились себе под ноги, застенчиво улыбаясь и посмеиваясь. Все это было так глупо, что вогнало в краску нас обоих.
— Что это на нас нашло? — поинтересовался он, обращаясь к носкам своих туфель.
— Июльское безумие, — ответила я.
— Ты не согласишься со мной пообедать? — спросил он, переходя на «ты». — Начнем все сначала и будем делать все по порядку.
Я бывала в лучших ресторанах Брайтона, Хоува, Вортинга, Шорхэма, да вообще всего Суссекса и даже Лондона. При этом моими спутниками были, наверное, одни из самых развратных мужчин в мире. Что касается последних двух месяцев, то я неизменно садилась за столик в компании как минимум двух человек, которые не просто меня трахали, но при этом причиняли мне боль, наслаждаясь моими страданиями. Тем не менее я была вынуждена делать вид, что нахожу их общество желанным и вдохновляющим. Отправиться в ресторан с человеком, который мне по-настоящему нравился, было просто немыслимо.
— Нет, спасибо, — ответила я.
— А-а, — растерянно протянул он. — Ну да, ну да, простите.
— Дело не в тебе, — поспешила успокоить его я. — Просто я не люблю рестораны.
— А, ну ладно. А как насчет бара?
— Как насчет того, чтобы показать мне тот дом, над которым ты так старательно трудишься?
— Ты действительно хочешь его увидеть?
— Конечно.
— Потрясающе! — не скрывая своей радости, воскликнул он. — Как насчет завтра вечером, раз уж сегодня ты занята?
— Если это будет завтра после обеда, я готова, — ответила я.
Он поднял глаза к небу, что-то обдумывая.
— Пожалуй, я смогу передвинуть кое-какие встречи. Как ты смотришь на половину четвертого?
— Отлично смотрю.
— Дай мне свой номер на тот случай, если у меня не получится перенести встречу.
— Нет, — покачала я головой. — Если ты не сможешь перенести встречу, нам следует понять, что Судьба пытается нам что-то сообщить. Так что просто дай мне свой адрес, и будем надеяться, что мы завтра встретимся.
И вот я уже собираюсь к нему идти.
Я так взволнована! Вы и представить себе не можете. Я так не волновалась со времени моего первого свидания с Питером.
Обдумав все еще раз, я поняла, что слишком пренебрежительно отнеслась к поцелую. Учитывая, что я ни с кем не целовалась уже несколько лет — подчеркиваю: лет! — мне с трудом верится в то, что я так мало об этом написала. Это был удивительный поцелуй. И он не был похож ни на один другой поцелуй. Возможно, потому что, когда я поближе познакомилась с Эллиотом, его поцелуи перестали меня радовать. С Джеком все было иначе. Наш поцелуй был прекрасен и чист, нежен и многообещающ. Я вдруг поняла, что совершенно забыла, как я когда-то любила целоваться. Это оказалось лучше, чем все, что я себе нафантазировала. Надеюсь, сегодня меня ждут новые поцелуи.
Просто поцелуи. Я действительно больше ничего не хочу.
Ева
15 августа 1996 года
Цезарь звонит в дверь, а я сижу на полу маленькой комнаты, в которой теперь сплю, и пишу эти строки. В окно проникает тусклый оранжеватый луч уличного фонаря, что позволяет мне не включать свет. Я сижу на полу, потому что, если я сяду на кровать, с улицы он увидит мой силуэт. Хотя, конечно, это вряд ли возможно, но я не хочу рисковать.
Я расплачусь за все завтра. Когда я вернулась домой, на моем автоответчике было сообщение. Цезарь предупредил меня, что скоро придет меня навестить. Возможно, он собирался прийти один, но полной уверенности в этом у меня не было. В любом случае после сегодняшнего дня у меня не было желания обслуживать кого бы то ни было. Как я могу на это пойти, если продолжаю ощущать аромат мужчины, которого люблю? Я даже не хочу смывать с себя этот аромат.
Завтра Цезарь может делать со мной все, что захочет. Мне уже будет все равно. Для меня главное — остаться сегодня в полном одиночестве, наедине со своими воспоминаниями о Джеке Бритчеме. Я то и дело касаюсь пальцами губ. Они слегка побаливают от множества поцелуев. От сладких и страстных поцелуев. Я уверена, что ни в одном языке мира не найдется достаточно слов, чтобы описать наши поцелуи. Мне хотелось бы рассказать о них, запечатлеть свои ощущения на этих страницах, чтобы в будущем возвращаться к ним и заново проживать сегодняшний день.
Звонок стих. Я не знаю, сдался Цезарь или начал искать способ войти в здание. Как бы то ни было, мне все равно. Чтобы войти в квартиру, ему придется взломать дверь.
С улицы дом Джека Бритчема выглядел просто восхитительно. Это было огромное строение на одной из супердорогих улиц, выходящих на набережную. Фасад выцвел от соленого воздуха и солнца, но по сохранившимся следам было ясно, что когда-то он был прелестного сливочно-кремового цвета. Краска облупилась с потрескавшихся деревянных рам и металлических переплетов прекрасных старинных окон, а ведущие к входной двери каменные ступени были вытерты ногами людей, поднимавшихся и спускавшихся по ним на протяжении не одного десятка лет.
Поднимаясь по этой лестнице, я спрашивала себя, многие ли из этих людей, подобно мне, преодолевали эти ступени, будучи убеждены в том, что идут на встречу с кем-то, кого они любят всей душой? Часто ли любовь поднималась в дом по этим истоптанным ступеням и оставалась внутри?
Не прошло и нескольких секунд, как дверь распахнулась. Увидев друг друга, мы расплылись в улыбке — так же, как и на променаде. Я ничего не могла с собой поделать (наверное, как и он). Джек Бритчем вызывал на моем лице улыбку.
— Ты пришла, — произнес он.
— Ты оказался дома, — отозвалась я.
Судя по одежде, Джек Бритчем работал в офисе. А судя по стоящему у самой двери портфелю и переброшенному через перила пиджаку, он только что приехал с работы.
— Ты только что вернулся домой? — спросила я.
— Да, — ответил он, покосившись на кожаный портфель. — Я не смог перенести встречу, поэтому мне пришлось просто сбежать, сославшись на срочные дела.