– У него было очень много долгов. Он ведь не только ваучеры скупал, но и пытался квартирами торговать. Что-то не состыковалось, люди его поднапрягли. Видимо, испугался, нервы и не выдержали. К вам вопросов у нас нет. Вы, как подтверждается многими, в это время в Москве отсутствовали.

Именно смерть Богучарова произвела на Юру огромное впечатление. Ему было жалко человека, который к нему хорошо относился и доверял. И вместе с тем стала очевидна жестокость времени. «Было ли это самоубийство? Я оказался сговорчив, а если люди Болека пришли к нему и он отказался от сотрудничества?!» Юра не спал ночь, с ужасом представляя свое будущее под неусыпным взором преступного авторитета. Но слово он уже дал, и его просто так никто не отпустит.

– У нас как? Вход – рубль. Выход – два, – любил приговаривать Болек.

– Почему вы именно мне сделали это предложение? – спросил как-то Юра у него.

– Умеешь с людьми общаться. Умеешь скрыть эмоции. Толковый. И потом тебя знают. Отца твоего знают. Вот ты не сказал, а я знаю, что отец твой умер. Соболезнуем. Если помощь семье нужна – скажи только.

Юра поблагодарил Болека за предложение и господа бога за то, что Болеку ничего не известно о наследстве отца.

Болезнь Алексея Владимировича, к которой Юра относился не очень серьезно, очень изменила обстановку в доме. Мать стала нервной, плаксивой, обидчивой. Юра к этому времени уже снимал квартиру и завидовал Вадиму, которому достались хоромы на Тверской.

– Мам, почему вы мне квартиру не успели сделать? Вадьке она нужна как собаке пятая нога, а я бы так устроился… – спрашивал он иногда мать.

Варвара Сергеевна не отвечала – она переживала за мужа. Юра, который то дома ночевал, то в своей съемной и неплохо оформленной квартире, требовал такого же внимания, как и раньше, но никак не мог прочувствовать серьезность ситуации.

– У отца это пройдет! Смена ритмов жизни иногда плохо сказывается на здоровье.

– Смена ритмов жизни иногда приводит к смерти, – ответила ему как-то Варвара Сергеевна. Юра с досадой вздохнул – мать, как всегда, видит только плохое. Отец же ему показался немного утомленным, но никак не смертельно больным.

Тот самый обед, после которого дети Спиридоновых стали миллионерами, ему запомнился еще и потому, что именно в этот день он осознал, что отец умирает. «Это уже не он. Это его тень. А я так ни разу с ним больше пяти минут и не поговорил», – вертелось в голове у Юры. Ему вдруг стало ужасно жалко отца – он представил себе его мучения. Даже не физические, а душевные, когда унижение и обида помножились на немощь, сознание собственной несостоятельности и невозможность доказать общественную ценность. И это почти в конце жизни. Нет, отец уходил физически сравнительно молодым, но происшедшее состарило его морально. «Почему я никогда не обращал на него внимания?» – сокрушался Юра. В этот день он в полном одиночестве напился, но не празднуя огромное наследство, а жалея себя, отца, семью.

Поворот

У Вадима не было опыта предпринимательской деятельности, но как математик и отличный шахматист, умеющий просчитывать ходы, он понимал, что любой партнер – это источник конфликта. Конфликта интересов, амбиций, планов и перспектив. Единодушие, с которым создаются проекты, растворяется в малом или, наоборот, большом количестве денег, в соблазнах возможностей и в неизбежных подозрениях. Вадим все это знал, даже не сделав еще первого шага. Будучи человеком-одиночкой, он также понимал, что, как и в жизни, в делах можно поставить на себя, а можно воспользоваться дружбой. «Их богатство – мое богатство, но нужно ли оно мне», – думал он, сидя в аудитории и исподтишка разглядывая однокурсников. Нет, его счастье, что у него хватает денег, но мозги, энергия, идеи… И вообще тот дух единения ради общей цели – это все дорогого стоит. Вадим был благодарен отцу и Гале. Отец дал ему не только свободу выбора в виде капитала, отец всей своей жизнью, своим примером научил его трудиться.

– Вадим, жизнь – двулична и жестока. И не всегда ты служишь высоким идеалам. Но ты служишь и должен делать это добросовестно. Никто тебя не заставляет поступаться совестью, порядочностью, но и оправдывать собственное разгильдяйство несогласием с какими-то деталями не позволительно. Не согласен – уходи. А раз остался – работай как полагается.

Вадим понял тогда, что это отец говорит скорее о себе, но слова запомнил еще и потому, что отцовские ценности, которые в единочасье рассыпались, как комок влажного сахара, были ему дороги. Отец, по его мнению, не мог верить в дурное и служить дурному. Двойные стандарты жизни Вадима не смущали. Он был математиком и знал, что у задач может быть несколько решений, главное, чтобы ответы сходились. А у отца ответы сходились. Новые времена, заполненные таким яростным отрицанием, что попахивали революционным дымком, у Вадима вызывали двойственное чувство – воспитанные отцом преданность и порядочность не позволяли отринуть все то, чем когда-то жил отец. «Диалектика. Отец любил это слово. Моя жизнь как продолжение жизни отца. Мое дело как продолжение дела отца. Пусть совсем иначе, по-другому, но все же по тем законам, по которым жил отец». Вадим готов был к этой новой жизни.

Если отец воспитал его и стал душевной опорой, Галя стала той пружиной, которая подтолкнула к решительному шагу. Она теперь еще училась на курсах финансистов, чтобы самой вести учет в компании мужа. Она понимала, что ввязываются они в дело абсолютно неизведанное и что подводные камни на их пути могут быть разные.

– Вад, – говорила она наставительно, – всего не предусмотришь, но риски надо минимизировать. Надо научиться как можно большему, чтобы ни от кого не зависеть, чтобы иметь возможность в случае разногласий с партнерами обойтись своими силами.

– У нас еще партнеров нет, а ты уже о разногласиях, – рассмеялся Вадим.

– Да, в первую очередь надо просчитывать плохие варианты. Быть готовыми к ним.

Вадим удивлялся жене – она стремительно взрослела. Одевалась без кокетства, почти не пользовалась косметикой, в ее поведении не стало легкости и беззаботности, свойственных молодости. Почти всегда она была серьезна, а иногда на лице появлялась мина раздражения.

– Вад, так делать нельзя. Я же уже говорила. – Это звучало, словно Вадим был не мужем, а ребенком.

Специальных разговоров о том, чтобы завести детей, они избегали. Вадим был очень деликатен и понимал, что если через год этого не случилось, значит, существует проблема, значит, надо идти к врачам и выяснять, в чем же дело. Но страх обидеть жену сковывал его. Галя чувствовала все то же самое, а потому также молчала. В этом вопросе они проявляли себя абсолютно незрелыми супругами. Родители обоих между собой как-то заговорили, но отец Гали, выслушав всех, приказал:

– Не лезьте к ним. Еще не срок.

Впрочем, в такие планы, которые строили Вадим и Галя, дети как-то не вписывались. Вся их жизнь была подчинена строительству собственного дела. Чем заниматься, какова конкуренция, где снять офис, как организовать работу в этом самом офисе – это обсуждалось днями, вечерами, ночами. Впрочем, когда речь зашла о партнерах, Галя неожиданно произнесла: