– Я рада, что у тебя так все получается. – Галя эту фразу произносила все чаще, и на лице у нее была виноватая улыбка. Муж из Москвы почти не отлучался, но разговоров, длинных, задушевных или деловых, у них уже не получалось. «Недоверие изымает человека из отношений», – что-то такое прочла недавно Галя и про себя согласилась. Недоверие потихоньку выкрадывало у нее мужа. Вадим в доме был осторожен, словно снайпер, слова были продуманы, интонации – выверены. Галя при всем желании ни к чему не могла придраться. Да, Вадим засиживался на работе допоздна, но и деньгами он ворочал немалыми, и в клиентах у него ходили люди непростые – от любовниц бандитов, приезжающих с охраной, до дочерей депутатов – все хотели попробовать себя на музыкальной сцене. «А почему бы и нет? Если деньги есть!» – сказал как-то один из высокопоставленных чиновников Вадиму. «Хорошо бы еще слух и голос!» – ответил Вадим. «Какой вы, однако, суровый. Ваш брат намного любезнее!» – заметил в ответ ему клиент. А брата Вадим теперь почти не видел. Юрий же постоянно был в длительных командировках.
– Ты знаешь, он мне ничего не сказал, но я думаю, что у него важное государственное дело! – Варвара Сергеевна по привычке обожествляла младшенького. – Просто так государство не будет тратить столько денег на жизнь в Парижах и Миланах.
Вадим вздыхал, но с матерью не спорил. Во-первых, она постарела, во-вторых, он видел, как Варвара Сергеевна тоскует по Юрочке, как-никак они всегда были близки. А теперь…
– Наверное. Но он хоть звонит тебе из своих заграниц?
– Звонит часто, а заезжает только на час-другой, когда бывает в Москве.
Юрий к этому времени построил себе дом в престижном районе Подмосковья.
Вадим выходил от матери, доезжал до своего дома на улице Горького, которая теперь стала Тверской, и шел погулять. Ноги его несли в сторону Миусской площади, к Дому детского творчества. Сквер наконец привели в порядок, и дом стоял нарядный в своей свежей побелке. Вадим проходил мимо тех окон, из которых впервые услышал Алин голос, и всеми силами удерживал себя от того, чтобы тотчас не броситься в аэропорт и не сесть на ближайщий рейс в Австрию. Он тосковал по Але, как иные тоскуют по детству – по прекрасному, ясному времени, но что там прекрасного, сразу и не определишь. Что ему нравилось в ней? Глаза? Волосы? Бледность лица и яркая припухлость губ? Или ее фигура, заметно пополневшая в последнее время и приблизившая ее к тем самым Мадоннам, с которыми ее всегда сравнивали? Вадим не знал, он только чувствовал теперь тоску, в которой было очень много бызысходности. Аля и Тенин. Кто бы мог подумать. Эта девушка приехала в чужие края, чтобы встретить свою первую любовь, своего первого мужчину. От всех этих мыслей и от сознания, что Тенина Аля встретила благодаря ему, Вадиму, начинало болеть сердце и становилось тяжело дышать. Ему казалось, знай он, что так все получится, он бы никогда не остановился под этими звучащими пленительной музыкой окнами.
После таких прогулок он приходил домой тихий, подавленный, и Галя, догадывающаяся о причинах этого настроения, исчезала из поля зрения. Она боялась спровоцировать разговор, который мог бы еще больше убедить ее в этих тяжелых догадках. Жилось в их доме трудно. Напряженное одиночество вдвоем – это было то, во что превратилась их счастливая некогда семья. Упрямство двух характеров, подозрительность Гали и нежелание Вадима откровенно, по-доброму объясниться – все это оставило от отношений одну хрупкую скорлупу.
Иногда Вадим заезжал к Елене Семеновне. Та жила по-прежнему – работа, дом. Внешне она тоже не изменилась – красивая одежда, купленная когда-то в Инсбруке, была аккуратно сложена и спрятана в шкаф. Свое место заняли привычные серые тряпочки.
– Вам не понравилось, что мы тогда купили? – на правах друга семьи задал такой вопрос Вадим.
– Именно потому, что понравились, – отвечала Елена Семеновна, – пусть лежат.
Вадим так и не понял, как надо отреагировать на эти слова. Их разговоры сводились к одной теме – к Але. Здесь они чувствовали себя, как сообщники, как друзья, как родные люди. Вадим готов был бесконечно слушать об Алином детстве, ее успехах в школе, ее увлечении музыкой. Елена Семеновна, благодарная за такое внимание к дочери, теряла свою суровость и превращалась в приятную и умную собеседницу, не лишенную своеобразного чувства юмора.
– Вы ведь совсем другая, чем кажетесь на первый взгляд, – улыбался Вадим. На этой кухне он чувствовал себя уютно. Наверное, душу грел тот факт, что Аля, по которой он так скучал, провела здесь всю свою жизнь.
– Я и была другой. Когда-то. Потом так сложно было жить, и я так боялась ошибиться, что планки ставила низкие, которые перешагнуть было можно, не то что перепрыгнуть. А потом появились вы.
– Вы воспитывали Алю одна?
– Да, тяжело было. И мать-одиночка – это же клеймо. Ну если не клеймо, то не лучший факт в биографии. Но я не боялась разговоров. Я родила Алю от любимого человека, зная, что вместе мы не будем никогда. Это был сознательный шаг, сразу же определивший мою судьбу. Я ведь искусствовед по образование, а работала там, где позволяли как можно больше времени проводить с дочерью. Я вам сейчас что-то покажу.
Елена Семеновна принесла альбом и показала Вадиму небольшой групповой снимок. Люди, одетые по тогдашней моде: долговолосые мужчины в брюках-клеш, девушки в длинных ситцевых платьях и джинсовых юбках расселись на полу в большой студии. Окна под потолком освещают их лица. Вадим внимательно посмотрел на снимок:
– А где здесь вы?
– Вы совсем не светский человек! Даже не удосужились сообразить, что своим вопросом ставите меня в неловкое положение. Я так изменилась?
Вадим смутился, он действительно ни в ком не мог признать свою собеседницу. Еще раз пробежав глазами снимок, он зацепился взглядом за мужское лицо. Вот мужчина кого-то ему напоминал…
– Вот это я! – Елена Семеновна указала на девушку за плечом того самого человека, который показался Вадиму знакомым.
– Вы?! – Вадим не сдержал удивления. Со снимка на него смотрела красивая девушка. Она только чуть-чуть напоминала Алю. У Али лицо было мягче. А у молодой Елены Семеновны характер читался во всем – и в глазах, и в позе, и в улыбке.
– Да, это я. Аля родилась через девять месяцев после того, как был сделан этот снимок. Все, отдавайте мне его. Спрячу подальше, а то одно расстройство… Столько лет прошло…
– Двадцать один год уже, – машинально ответил Вадим. Он почему-то чувствовал себя разбитым, еще какая-то глухая тревога, мучившая его с утра, превращалась в раздражение и злость. Даже всегда успокаивающая беседа с матерью Али не помогла.
– Извините, я поеду, устал.
Елена Семеновна проводила его до двери:
– Вы когда Алечку увидите?
– Я даже не знаю. – Вадим с некоторых пор не любил этот вопрос. – Дела в Москве никак не отпускают…
Вадим не мог сказать, что ему тяжело видеть Алю, влюбленную в другого мужчину, интересного и состоятельного. И уж точно соперничать с ним Вадим не может. Он помнил еще ту сцену с поцелуем Тенина и Али. В их позах и жестах он увидел уже зарождающуюся страсть, которой помешать был не в силах.