– Юра, что я должна сделать?
– Мама, поговори с Вадимом. Сама. Объясни ему все. Я боюсь, что он поставит Але условие – либо замужество, либо карьера.
Но Варвара Сергеевна сделать этого не успела. Два дня она собиралась с мыслями, тем более что Вадим опять был в отъезде, а на третий день, когда уже была готова обсудить с младшим сыном тезисы предстоящего объяснения со старшим, в квартире послышался характерный звон ключей. Варвара Сергеевна выбежала в прихожую и увидела Вадима, который осторожно ставил на пол свой дорогой портфель. «Копия отца!» – ахнула про себя мать, понимая, что сын мертвецки пьян.
– Ты откуда?! – выдохнула Варвара Сергеевна.
– Оттуда. – Сын ткнул пальцем в потолок, то есть в небо.
– Не понимаю.
– Мама, я с самолета. И у меня очень болит голова. Они там чем-то таким угощают, что лететь совсем не страшно. Только потом изжога. И мигрень. И все остальное тоже. Мама, чаю сладкого, крепкого, с водочкой, а?
Варвара Сергеевна растерялась – в интонациях сына было нечто такое, что делало ее сообщницей, другом, самым близким, самым верным. Вадим никогда так с ней не разговаривал. Впрочем, и таким пьяным она его никогда не видела.
– Раздевайся. Или тебе помочь?
– Мам, за кого ты меня принимаешь? Раздеться я и сам могу.
Варвара Сергеевна бросилась накрывать на стол. Хлеб, масло, колбаса, варенье и горячие пирожки с капустой – все это в одно мгновение было выставлено на белой скатерти. Когда она резала хлеб, в столовой появился Вадим. От него пахло душистым мылом, а волосы были влажные.
– Вот, я умылся и в полном порядке, – объявил он и, посмотрев на стол, добавил. – Как все вкусно! И красиво, даже если не хочешь есть, все равно съешь!
Тут он неожиданно подошел к Варваре Сергеевне, уткнулся ей в шею и заплакал. Плакал Вадим жалобно. В этих слезах не было громкой детской обиды и не было взрослого тихого невозвратного горя. Вадим плакал, как плачут подростки, безответно влюбленные в одноклассницу. Варвара Сергеевна от растерянности уронила нож и рассыпала по скатерти крошки. Она осторожно повернулась к сыну и очень неумело прижала его к себе. В голове у нее мелькала дурацкая мысль: «Господи, я даже не помню, когда его целовала! Что же я наделала?!» Она, стесняясь саму себя, – с Вадимом она никогда не позволяла себе никаких таких нежностей, – осторожно погладила его по голове.
– Не надо. Сейчас все пройдет. И изжога… – тут она осеклась, услышав из собственных уст глупость, и тоже расплакалась. Сын до боли напомнил покойного мужа, а также ее ошибки, которые взрослый Вадим ей великодушно прощал.
Раньше Варваре Сергеевне казалось, что все самые тяжелые вопросы она разрешила. Что в семье, где трое взрослых, обеспеченных, неглупых человека, уже никогда не возникнет ситуации предпочтения. Родители одинаково крепко любят своих детей, только с одними легко, с другими – сложнее. Жизнь Варвару Сергеевну обманула. Именно ей предстояло дать тот самый ответ, который бы обозначил ее родительский выбор. Она отлично понимала, что дети все равно поступят по-своему, но это своеволие не освобождало от ответственности советчика…
– Я ее люблю. Очень. Галю тоже люблю или любил. Я уже не знаю. Но я ее не брошу, – говорил Вадим, лихо опрокинув стопку водки.
– Вадим, ты же не можешь иметь гарем. И потом Аля – это твоя работа, твой бизнес. Может, не стоит путать? – улыбалась заплаканная мать.
– Уже спуталось. И гарем не могу иметь, – соглашался Вадим и упрямо продолжал: – А Галя не будет ни в чем нуждаться…
– Вадим, Гале не деньги нужны. Хотя и не помешают. Ей ты нужен, она тебя любит, детей хочет. Вы женаты достаточно давно, уже бы внуки мои подросли.
– Мама, я понимаю, но боюсь, я не смогу уже жить с Галей. Я слишком ее уважаю…
– О да! Я слишком ее уважаю, чтобы унизить совместной жизнью без любви. Мужчины придумали эту фразу, даже не желая вникнуть в ее смысл. А если Галя любит тебя так, что ей будет довольно видеть тебя каждый вечер за обеденным столом? Иногда ходить с тобой по магазинам, планировать ремонт и делать еще массу других, незначительных на первый взгляд вещей, но которые хотя бы создадут иллюзию семьи.
– Иллюзию…
– Именно. Иногда иллюзия – это очень много. Поверь мне.
– И что же делать теперь? У Юрки есть все – положение, деньги. Он красив. И она его любит. Может быть…
– У тебя есть то же самое и даже больше. У тебя есть характер. Характер отца. Это очень много, поверь мне. Даже если бы у тебя был только характер, я поставила бы на тебя, – Варвара Сергеевна улыбнулась. – Юрочка очень хороший, легкий, славный, добрый. Но…
– Знаю, не говори. Ты его всегда больше любила.
– Нет, я просто понимала, что я ему нужнее. Ты выстоишь любой ценой, а он – нет. Ему нужна была опора, ориентир, маяк, пристань – как хочешь, так и называй. А ты, оторвавшись от дома, только окрепнешь, возмужаешь. Такая у тебя натура.
Легли спать они почти под утро, когда на Патриарших прудах загудели поливальные машины. Варвара Сергеевна уложила Вадима в его комнате и впервые после смерти мужа почувствовала себя так, как раньше, – хозяйкой дома, властной, решительной, вставшей на защиту интересов своих детей.
Перед лицом судьбы человек одинок, даже если у него две сестры, пять племянниц, четыре двоюродных брата, закадычный друг и куча приятелей. Перед лицом судьбы человек одинок, поскольку никто из близких не примет за него решение, не сделает тот самый последний шаг, который и определит степень дальнейших мытарств. Перед лицом судьбы человеку остается провести сравнительный анализ полученных советов и поступить так, как подскажет сердце.
На следующий день, покинув родительский дом и чувствуя некоторую неловкость за проявленную откровенность, Вадим не поехал к Гале, а направился в Лялин переулок. Шел он пешком, сочиняя в уме предлог, с которым появится перед очами Ильи Исааковича Бару. В душе Вадима плескалась нерешительность – в доме Ильи Исааковича он по причине занятости никогда не был, хотя приглашали его неоднократно. Теперь же, так и не разобравшись со своею любовью, Вадим шел, чтобы просто, как раньше, поболтать со стариком о музыке, послушать околомузыкальные сплетни прошлого, а заодно прийти в себя. Илья Исаакович обладал редким качеством – он в любой неприятности видел прежде всего позитивное зерно. Вадим иногда удивлялся стариковской незыблемой вере в уютный и справедливый мир.
Познакомились они давно, когда Вадим только начинал свою продюсерскую деятельность, в те дни, когда он пропадал на «развалах», где торговали старыми афишами, пластинками, книгами о музыке, эстраде. Больше всего ему нравилось ездить на Горбушку. В аллеях Филевского парка, на расставленных столах можно было отыскать граммофонные раритеты, винил, катушечные записи – все то, что выбрасывалось или продавалось за копейки теми, кто стремился «оцифровать» свою жизнь. Вадим денег не жалел, скупал все подряд – ему было интересно изучать вопрос, слушая дребезжащий звук или листая ветхие страницы. Доверия к старому было больше. В один из зимних дней он приехал специально за подшивкой старых музыкальных журналов, но продавец опаздывал. Вадим походил по рядам, замерз и, увидев на углу парикмахерскую, решил зайти подстричься.