Катерина почувствовала, как запылали ее щеки. И раньше знала, что Сидоров не свободен, но в эту минуту испытала такой стыд, что даже жить не хотелось. Если еще способна была думать о чем-то, то только о том, видела ли Лида, как Сидоров выходил из подъезда, или нет. А что, если бы его женушка пришла на пару минут раньше и застала его здесь? Может, она всего лишь догадывается о том, что у него интрижка с подчиненной, а наверняка не знает, вот и пришла выпытать у Кати? Приложив невероятные усилия для того, чтобы справиться с волнением, она подняла голову и взглянула рыжей в глаза, стараясь придать себе по возможности больше уверенности.
— Вы о чем? — спросила, прекрасно понимая суть слов нежданной гостьи.
— О том, милочка, — снисходительно ответила та, кивком головы указав на разложенный диван. — О том, с кем вы там кувыркались несколько минут назад, прекрасно зная, что у избранника есть жена и сын. Между прочим — любимая жена и любимый сын.
Лида сделала многозначительную паузу, дабы Катерина прониклась ее словами. А та снова почувствовала, как пылают щеки и отвернулась, не в силах выдержать осуждающего взгляда гостьи.
— Вы понимаете, что разрушаете семью? Или для вас это — пустой звук? Я прекрасно понимаю: сколько вам лет, тридцать? тридцать два?
Катя едва не подавилась от такой наглости, дерзко ответила:
— Двадцать восемь!
Та не отреагировала на ее слова, словно бы не расслышала их, и беспристрастно продолжила:
— Тридцать два. И все еще одна. А одной-то, поди, не сладко, да? А тут — он. Мужичок весьма недурственный, видный. Да еще и при деньгах, при машине. Начальник опять же. А на семью плевать. Так?
Она повысила голос и вперила в хозяйку испепеляющий взгляд.
— Только ты учти — мне не плевать на мою семью. И другим я этого тоже не позволю. Он мой, поняла? А ты сиди в офисе, и работай на наше с ним благо, тебе за это зарплату платят. Впрочем, нет, я даже этого тебе не позволю. Мне такие работники, как ты, не нужны. От тебя больше убытков, чем прибыли. У нас ребенок, между прочим! Мужа я себе, быть может, еще найду — ты посмотри на меня, такие женщины на дороге не валяются!
Катя поспешно кивнула: еще бы, конечно не валяются, особенно в таких шикарных шубах. И то, что рыжая надеялась найти себе нового мужа, внушало ей некоторую надежду на личное счастье. Однако последующие слова гостьи в прах разбили ее мечты.
— А вот другого отца у ребенка быть не может. Не смей, слышишь?
Лида покинула кресло и подошла к хозяйке вплотную. Кате показалось, что та ее сейчас ударит, и она зажмурилась, но гостья вдруг зашептала, горячо и как-то просительно, почти умоляюще:
— Он мой, слышишь? Он наш. Не забирай его, не смей. Ты же сама потом будешь жалеть. И он никогда тебе этого не простит. Меня он, может, и смог бы разлюбить, но он никогда не разлюбит ребенка. И за это будет тебя ненавидеть. Даже если ты родишь ему своего ребенка — это ничего не решит, он никогда не забудет первенца. А я, уж будь уверена, перекрою ему все подходы к сыну, поняла?
Она угрожала, но голос ее подрагивал то ли от неуверенности, то ли от страха. Может, и от гнева, но у Кати все же сложилось впечатление, что Лида ее почему-то боится. Ненавидит до смерти, и в то же время боится.
Гостья вдруг замолчала. Еще раз как-то по-особенному взглянула в Катины глаза, словно бы пытаясь прочесть в них свое будущее, и пошла в прихожую. Лишь у двери оглянулась, сказала тихо:
— Оставь его, слышишь? Оставь его нам. Мы без него погибнем.
И вышла, тихонько прикрыв за собою дверь.
Почувствовав неимоверную слабость в ногах, Катя бессильно упала в кресло, в котором еще минуту назад сидела рыжая. Тело мелко подрагивало от нервного потрясения, дышалось тяжело, словно после выполнения тяжелой физической работы. Сердце стучало часто-часто, отдаваясь молоточками в ушах.
Катерина и раньше отдавала себе отчет, что Сидоров женат, но старалась не слишком сильно концентрировать внимание на этом факте. Ну подумаешь — женат, подумаешь — ребенок. Нет, нельзя сказать, что она совсем не думала о том, что своими действиями приносит кому-то вред. Чего далеко ходить — той памятной ночью, когда Юра остался у нее до утра, места себе не находила от осознания того, что где-то в ночной тишине от волнения и страха за его жизнь сходит с ума посторонняя женщина.
Однако лишь теперь она осознала в полной мере собственную подлость. И то, что шесть лет назад она допустила роковую ошибку, приняв невинную шутку за чистую монету, ее ни в малой степени не оправдывало. Как не оправдывало и самого Сидорова. Но мужик — он и в Африке мужик, разве он поймет, что такое боль предательства и разлуки?
Чувства раздирали ее на части. С одной стороны хотелось ухватиться за любимого и никогда, до самой смерти, его не отпускать: он мой, мой, лишь по совершеннейшей нелепости достался рыжей, но все равно мой. Не было сил расстаться, похоронить надежду на счастье не с кем-нибудь другим, а именно с ним, потому что только с Сидоровым могла чувствовать себя счастливой.
С другой стороны, не могла позволить себе стать причиной развода Юры с женой. Даже не столько с рыжей, сколько с сыном. Хотела ненавидеть его жену, но не могла, не получалось. Старательно внушала себе, что это Лида украла у нее любимого, а не наоборот, но прекрасно понимала: все это были лишь отговорки, ведь на самом деле Сидоров — муж рыжей, и с этим ровным счетом ничего нельзя было поделать. Ах, если бы отмотать время назад, вернуть тот день, когда Катя так глупо отказалась от собственного счастья, испугавшись, что кому-нибудь может прийти в голову называть ее "сидоровой козой". Можно подумать, "Пенелопа" лучше. Впрочем, в прозвище "Пенелопа" она не находила для себя ничего обидного. А в "сидоровой козе"? Что в ней обидного?
Если бы только можно было вернуть тот день… Если бы она знала, к каким последствиям приведет ее обида, Катя согласилась бы на все, на любую "козу", на что угодно, только бы не расставаться с любимым, только бы всегда быть рядом с ним, и чтобы никогда между ними не встали рыжая и их ясноглазый сынок…
Но к чему мечты о том, что могло бы быть, если бы не?.. "Если бы да кабы" в данном случае не проходили. Потому что существовала реальная ситуация, с реальными препонами и условиями. А вопрос таков: как сделать, чтобы все были счастливы, если в условиях к задачке имеются: один мужчина, две женщины и один ребенок. Или же, чуть переиначив: если нельзя сделать так, чтобы все были счастливы, как обойтись меньшей кровью, как сделать так, чтобы пострадавших было как можно меньше?
Долго биться над этой задачей не было ни малейшей необходимости, ответ напрашивался сам собой. Одну женщину требовалось убрать, и тогда все сходилось. Оставалось решить, от какой именно женщины избавляться. Выбор, увы, невелик. Если убрать из задачки Лиду, несчастным станет как минимум один человек. Если убрать Катерину — тоже один, но уже без приставки "как минимум". Возможно, даже этот ответ окажется неверным — далеко не факт, что без Кати Сидоров почувствует себя несчастным. Он вполне успешно жил без нее все эти годы, тогда с какой стати он должен страдать, когда Катерина вновь исчезнет из его жизни? Ответ прост: ни с какой.