Марк вспомнил своего знакомого полковника ФСБ, тот писал доклады на тему искоренения преступности на Северном Кавказе путем кровной мести. Все правильно, пусть вайнахи режут друг другу горло, но не трогают русских, которые задыхаются от внезапной нехватки кислорода лишь по той причине, что выполняли приказ.
Вендетта вышла из-под контроля, вдруг подумалось Марку, когда он шагнул вслед за Саидом в подъезд дома с надписью: «ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЛЮДИ». Сейчас тут проживали. Марк, ничего не объясняя, сменил квартиру на Украинской улице, где спецназовцы провели тревожную ночь, и Саид предложил эту.
Сергей приветствовал Саню Скумбатова и Гришу Найденова. Оба вооружены, на лицах выписано беспокойство, которое так не шло бойцам спецназа.
– Не нравится он мне, – скривился Один-Ноль, закрыв дверь за Саидом Алимовым.
Сергей не отреагировал на замечание товарища. Саид входил в агентурную сеть ГРУ здесь, в Грозном, характеристику на чеченца никто не запрашивал. Да и сам он не вникал в суть задания. Ему сказали в Ханкале: «Ты поступаешь в распоряжение таких-то людей». И все.
Мало ли дел в Грозном. Особенно с наступлением сумерек, когда вступает в силу комендантский час и на охоту выходят «ночные чистильщики» – «федералы», комитетчики, спецы из ВДВ и крысы из грозненского ОМОНа.
Ночь – пора страха, заговоров, пора стрельбы по любой тени, не выполнившей приказа «Стоять!» С 19.00 до 6.00 власть временно переходит в руки уголовного беспредела, городом правят наркоманы, убийцы, террористы.
Ночь. Не видно ни зги. Стук в дверь: «Откройте, милиция!» Паспорта, справки, удостоверения, прочие бумаги для проверки. Горестные вопли чеченок вслед арестованным и проклятия в спины сопровождающих.
– Кофе будешь, Сергей? – спросил Один-Ноль, забрасывая автомат за спину.
– Да, выпью.
Скумбатов налил в пиалу кофе, туда же плеснул граммов пятьдесят водки – для бодрости. А еще лучше коньяку в горячую жидкость.
Марк присел за стол, прикурил сигарету и машинально отметил время: 14.20. Подмигнул Подкидышу:
– Давай, Гриша, рассказывай.
За базой грозненского ОМОНа, которая состояла из двух зданий – школы и почти вплотную к ней примыкающего склада с обширным подвалом, – наблюдение вел Найденов, опытный разведчик, одинаково хорошо чувствующий себя и в городе, и «в лесах и на горах». «Меченый» Один-Ноль работал на подстраховке. Подкидыш делал прикидку, наблюдая за базой грозненского ОМОНа в оптический прицел, снятый с автомата: очень неплохая корректировка перед операцией.
Подкидыш сел рядом с Марком и разложил на столе ксерокопию карты западного района площади Минутка, наброски, сделанные собственной рукой, и несколько листов с записями. Одну бумагу разведчик пододвинул к Марку. Сверху Сергей прочел: «Объекты грозненского ОМОНа и несение личным составом караульной службы».
Глядя на подробную схему, составленную Подкидышем, Сергей оценил также его художественное мастерство. Крылось что-то почти мистическое в том, что секретные подразделения, исполняющие диверсионные функции, были укомплектованы людьми творческими. А скорее всего в них просыпался талант, когда они оказывались в жестких тисках службы и подобия быта, внутри и вокруг которых не было никакой питательной среды именно для творчества. И Марк, через которого прошло немало таких людей, привычно отмечал новое качество бойца ироничной фразой: «Глядя на тебя, не скажешь».
А с другой стороны, было немало игры, материала для полета фантазии в деятельности диверсантов. Существует множество схем, шаблонов, основ силовых операций, которые обрастали новыми деталями, применимыми для вновь разрабатываемого диверсионного акта. Причем деталей, которые, казалось бы, не имеют никакого отношения к такого рода деятельности. Например, Марковцев однажды, захватывая пассажирский самолет, играл роль медика санитарно-эпидемиологической службы, в другой раз, беря под контроль военный аэродром, – руководителя предприятия по монтажу светосигнального оборудования для аэродромов. А скрываясь от следствия, буквально вжился в роль настоятеля Свято-Петрова мужского монастыря. И до сих пор в нем живет частичка отца Сергия.
Сидя за церковными книгами, на свой лад трактовал проблему добра и зла: ад, рай – все зарождается здесь, на земле, создается руками человека, которыми движет его изощренный ум.
За монастырскими стенами он, длинноволосый и бородатый, одетый в черную рясу, под которой порой скрывался пистолет, больше походил на анархиста в изгнании. Наверное, и был таковым – потому что думал. Неспроста же все русские мыслители были анархистами...
Отчасти уйдя от мирской жизни, вывел справедливое определение, что отшельническую жизнь определяет вовсе не одиночество, а дорога, ведущая к людям. Это она не дает сойти с ума от одиночества, и она же бередит сознание звуками шагов у самого порога отшельнического скита. Одно полушарие головного мозга не ведает, что творится в другом. Воистину так.
Марковцев извлек из записной книжки фото и протянул Подкидышу.
– Красиво, – покивал Найденов, впервые разглядывая фотографию, сделанную Исмаиловой. На снимке стилизованная буква П и позывные разведчика. – Я и не знал, что Пантера умеет рисовать.
Скумбатов за спиной Марка покрутил у виска пальцем: «Думай, о чем говоришь! Не переигрывай».
Заговор. Против своего же товарища. Хотя обоим хотелось начать разговор с командиром словами: «Тут такое дело, Сергей... Короче, не было ошибки. Пантера действительно погиб». А в ответ могли услышать: «Вы чего дуру гоните?» Дальше гнать про Джабраила, слова которого окончательно хоронили одного и воскрешали другого.
Болото. Зашли до середины и обратного пути не видели.
– Значит, научился рисовать, – грубо отрезал Один-Ноль. Подкидыш владел карандашом очень неплохо. Когда был в командировке в Чечне, дополнял письма, адресованные семье, рисунками животных. Его сынишка любил тигров, пантер и акул, дочка – маленьких медвежат.
А в школе Найденов рисовал карикатуры на товарищей и учителей. Однажды его приятель из параллельного класса, решив произвести впечатление на девочку, выдал его рисунок за свой. И Гриша принял меры. На следующий день принес несколько заготовок – незаконченных рисунков. Приятелю оставалось лишь добавить несколько штрихов, так, чтобы девочка видела, как при ней рождается очередной шедевр.
Об этом Гриша не раз рассказывал товарищам и едва не получил кличку Сводник.
– Научился рисовать, глядя на тебя, – гнул свою линию Скумбатов, совершенно не умея врать. – Я хорошо помню, что Пантера всегда сидел рядом с тобой. Наблюдал. Как ты рисуешь.
Марк посмотрел сначала на Скумбатова, который говорил неестественно громким голосом, словно был туговат на ухо, потом на Подкидыша. Глазами спросил: «В чем дело?»
Один-Ноль махнул рукой:
– Поцапались мы тут, пока тебя не было. Ну надоел своими приколами! Ему что, он дрых, когда я в Гудермес ездил.