Биоформ-черепаха ответила глухим механическим голосом:
— Не издевайся, Ганс. Ты что, не догадываешься, как мне иногда хочется нажраться? Или хотя бы сесть по-человечески за стол. Удивительное дело: организму это не требуется, а мозг все помнит, даже вкус черешни или березового сока. Ты когда-нибудь пил березовый сок?
— Разве в Норвегии есть березы? — удивился Иерихонский.
— В Норвегии много чего есть, в том числе березы, — ответил биоформ. Он протянул Павлышу длинное щупальце, дотронулся до руки и добавил:- Считайте, что мы знакомы. Нильс Христиансон. Я не хотел вас испугать.
— У меня дрожат колени, — признался Павлыш.
— У меня тоже бы дрожали. Я виноват, что не рассказал о Нильсе, — сказал Иерихонский. — Когда живешь здесь месяц за месяцем, настолько привыкаешь к обыденности биоформов и вообще всего, что нас окружает…Тем более что я сильно осерчал на тебя, Нильс. Ты зачем гонял диагноста? Беспокоишься о здоровье? Что тебе стоило вызвать меня со Станции? Я бы немедленно прилетел. Кстати, Димов тоже тобой недоволен. Ты уже три дня не выходил на связь.
— Я сидел в кратере вулкана, — объяснил Нильс, — только час назад вернулся. А пользовался диагностом, потому что приходилось испытывать себя при больших температурах. Я тебе все потом изложу. А теперь вы мне скажите: что нового? Письма с Земли были?
— Письмо у меня, — ответил Пфлюг. — Кончу с обедом, дам.
— Хорошо. А я пока воспользуюсь рацией. — И биоформ быстро подкатился к рации в углу. — Мне нужно поговорить с Димовым и сейсмологами. На Станции сейчас кто из сейсмологов?
— Все там, — сказал Ван. — А что? Будет землетрясение?
— Катастрофическое. Вообще-то весь этот остров может взлететь на воздух. Нет, не сегодня, напряжения еще терпимые. Мне нужно сверить кое-какие цифры с сейсмологами.
Нильс включил передатчик. Он вызвал Димова, потом сейсмологов. Он сыпал цифрами и формулами, словно они лежали у него в мозгу слоями, аккуратно связанные бечевкой, и Павлыш подумал, как быстро исчезает страх. Вот он уже сам себе сказал: «Нильс включил передатчик». А еще пятнадцать минут назад он мчался со всех ног от этого Нильса, чтобы Нильс его не съел.
— Драч был на него похож. И Грунин тоже. Вы помните, Димов вам рассказывал? — проговорил тихо Иерихонский.
— На рассвете придет флаер с сейсмологом, — объявил Нильс, отключая рацию. — Димов просил предупредить подводников.
— Ты можешь их запеленговать? — спросил Ван Иерихонского.
— Нет. Сандра никогда с собой рацию не берет. Ей она, видите ли, мешает. — Иерихонский был встревожен.
— А вы где живете, Нильс? — спросил Павлыш у биоформа.
— Мне нигде не нужно жить, — ответил тот. — Я не сплю. И почти не ем. Я хожу. Работаю. Иногда прихожу сюда, если соскучусь. Завтра, наверное, съезжу с вами на Станцию.
Они быстро поужинали, затем устроились на матах в заднем отсеке убежища. Нильс тоже остался в убежище снаружи у рации. Он читал. Уходя спать, Павлыш взглянул на него. Метровое полушарие, исцарапанное, изъеденное жарой и кислотами, избитое камнями, подкатилось к стене, прижало к ней щупальцами раскрытую книгу и время от времени переворачивало страницы третьим щупальцем, выскакивающим молнией из панциря и исчезающим в нем.
В спальном отсеке было полутемно. Посапывал Пфлюг, Иерихонской спал спокойно, сложив руки на животе. Ван подвинулся, освобождая место Павлышу.
— Спать пора, — сказал из-за загородки Нильс.
— Ты стал заботиться о нашем режиме? — спросил Ван.
— Нет. Мне просто приятно, что я могу кому-то что-то сказать. И не формулы или наблюдения, а что-нибудь будничное. Например: Маша, передай компот. Или: Ван, спи, завтра рано вставать.
Павлыш промаялся еще несколько минут, потом спросил у Вана:
— А Марина Ким далеко отсюда?
Ван не ответил. Наверное, заснул.
Павлыш проснулся от подземного толчка. Остальные уже встали. Пфлюг гремел банками, собираясь на охоту.
— Павлыш, ты проснулся? — спросил Иерихонский.
— Иду.
Из-за перегородки тянуло пахучим кофе.
Павлыш подошел к окну, выходившему к морю. Берег странно преобразился за ночь. Он был покрыт снегом. Залив замерз до самых рифов, о которые бились волны, а по пологу снега, укрывавшему ледяной панцирь залива, тянулись черные нитки трещин. Вдоль берега по снегу брел Нильс, оставляя за собой странный след, словно по целине проехала телега.
Позавтракав, Павлыш оделся и вышел наружу. Солнце выбралось из-за туч, и снег начал таять. Над черным, покрытым грязью склоном поднимался легкий пар. Снег похрустывал под подошвами.
Пфлюг сидел на корточках, что-то выковыривая ножом из снега.
— Сегодня мы с вами сделаем по крайней мере три великих открытия, — сказал он Павлышу. Голос в шлемофоне звучал восторженно.
— Почему только три? — спросил Павлыш.
— Я сюда приезжаю восьмой раз и каждый раз нахожу по три незнакомых науке семейства. Разве это не великолепно?
Черной точкой обозначился на небе флаер. Солнце припекало, и Павлыш уменьшил температуру обогрева. Белое облако медленно ползло по небу, и флаер поднырнул под него, спускаясь к убежищу.
Прилетел Димов с сейсмологом Гогией.
— Где Нильс? — спросил он Павлыша, поздоровавшись.
— Наверное, полез в кратер.
— Плохие новости, — произнес Гогия. Он был молод, худ и легко краснел. — Нильс прав. Напряжение в коре растет быстрее, чем мы считали. Эпицентр километрах в ста отсюда. Станцию не затронет.
Гогия показал в сторону солнца. Океан был спокоен, в заливе образовалась полынья, над ней поднимался пар.
— Я попробую связаться с Нильсом. — Гогия пошел в убежище.
Димов с Павлышом последовали за ним.
— Кто мог предположить, — сказал Иерихонский, увидев Димова, — что вы устроите землетрясение именно сегодня?
Он держал в руке чашку с кофе, от которой поднимался пар, как от гейзера.
— Передайте мне, пожалуйста, — попросил Димов. — Ведь вы варили кофе для гостей, не так ли?
Димов выпил кофе залпом, обжегся, несколько секунд сидел, потеряв дыхание. Наконец отдышался и проговорил:
— Вот сейчас бы я погиб, и все вздохнули бы с облегчением.
— Мы бы не дали вам погибнуть, — возразил Павлыш. — Я реаниматор. В крайнем случае заморозили бы вас до Земли.
Гогия отправился на гору и обещал вернуться через час. Димов вышел на связь со Станцией, отдавая повседневные распоряжения, которые не успел оставить, потому что очень рано вылетел оттуда. Иерихонский вновь углубился в изучение лент диагноста. Ван разбирал какой-то прибор. Действия людей, оставшихся в убежище, были будничны, но с каждой минутой под куполом росло напряжение, невысказанное, но ощущавшееся даже Павлышом. Подводников ожидали уже час назад, но их все еще не было…