Кажется, сейчас последует признание… Я напряглась, не веря в собственную удачу. И тут же решилась переквалифицироваться в адвокаты. Эту ранее несудимую, не привлекавшуюся, не участвующую интеллигентную старушку трудно было представить на нарах. Ей, в сущности, повезло, что дело веду я и без протокола. Надо выяснить все подробности нападения и немедленно состряпать версию о необходимой самообороне. Может быть, Пономарев крал у нее инструменты, оскорблял человеческое достоинство, сектантский фанатизм. А может, вообще — того… Бывает же. Старушка-разбойница!
— Не волнуйтесь, Галина Николаевна, я с вами. Так за что?
— Да ни за что! Да не мы это! — Костенок как-то нехорошо, агрессивно подбоченилась и подозрительно уставилась на мои волосы. Я, кажется, недооценила соперника, предполагая, что в промежутках между стрельбой из трофейного оружия она может нанести удар только домовой книгой. — Сто раз уже сказано! — Она досадливо притопнула ногой.
— Хорошо, — быстро согласилась я, подумывая, как бы вытащить у Тошкина из сейфа государственный пистолет. Мне бы он очень пошел к сумочке, к замшевой. Нет, к замшевой плохо. Придется купить кожаную, похожую на планшетку… — Тогда кто? Вот вы лично как думаете?
— Любовница, — прошептала Галина Николаевна и скромно потупила глазки.
— Надо же! — удивилась я, потому что сама не додумалась до такой элементарной вещи. Пономарев закрутил тут с какой-то бабкой роман, а она не выдержала мучений и избавила себя от него. Радикально. — А вы ее видели? Или чувствуете? Подозреваете?
Костенок кивнула, убрала руки с талии, пригласила меня за стол и даже налила чаю. У нас с ней явно наметилась интеллектуальная солидарность.
— Видела. Один раз. В окно. В тот день. Вечером.
— Когда вечером? — шепотом спросила я, боясь спугнуть удачу.
— Аня ходила на митинг. Я оставалась на дежурстве. И знаете, как бывает, задремала. Только вы ей не говорите. Я ее недоверия боюсь. Неудобно очень. Так вот, а как проснулась — на всякий случай в окно поглядела. А там она. Приехала на машине. Вся такая расфуфыренная. Шасть в подъезд, убила Степаныча и назад. Очень быстро.
— Вы и выстрелы слышали? — Я на удачу сжала кулаки, кажется, даже сломала ноготь, он как бы сгорел на работе.
— Нет, — уныло покачала головой Галина Николаевна. — Вот выстрела не слыхала. Они по другому стояку. И я ж не знала, что она убивать его приехала.
— Может, она не к нему?
— А больше не к кому. Там только Анна, Ксеня и алкоголики, к которым уже давно, кроме милиции, никто не ходит. К нему, говорю вам; она как ошпаренная выбежала. Кто б ее так напугал, если у нас в подъезде даже не писает никто… Темно очень.
Логично — с чего бы это в самом деле женщине бегать по подъезду туда-сюда?
— А номер? — спросила я дрожащим от вожделения голосом. — Случайно? А?
— Да. — Костенок кивнула и протянула мне листок бумаги с цифрами и текстом песни Филиппа Киркорова «Единственная моя». — Только вы перепишите, мне это нужно.
Я посмотрела на Галину Николаевну повнимательнее и оценила вероятность убийства на почве ревности. Эта старушка явно была романтической натурой и вполне могла соответствовать увлечениям художника по стенам. М-да. День прожит не зря, что только написать в объяснительной по поводу прогула в академии… Ходила предупреждать учительницу, что убью ее, или раскрывала преступления на почве неразделенной любви? С этими умными и тяжелыми мыслями я вышла из подъезда и нос к носу столкнулась с замешкавшейся женщиной.
— Люда? — искренне удивилась я. — Вы тоже здесь живете? Или вы за мной следите?
Последний вопрос я задавала, глядя на ее быстро, очень быстро удаляющуюся спину.
— Люда! — еще раз, но теперь уже очень громко крикнула я, но она не замедлила движения.
Чувство юмора мне отказало, не позаботившись о достойной замене. Причем отказало до такой степени, что я начала делать одну глупость за другой. Например, вместо того чтобы сослаться на ужасные обстоятельства, я пришла на работу. В Академию управления, бизнеса и права. Здесь интерес к моей персоне стал мало-помалу утихать. То есть входить в цивилизованное русло. Совокупление наших с мэром имен в одной отдельно взятой методичке выдавало мне карт-бланш и делало меня священным животным. Египетской кошкой. За мной все меньше следила учебная часть, и даже заведующий кафедрой Мишин «при встрече лапу подавал». Вообще-то в нормальном обществе тыканье рук женщине считается верхом неприличия, но в нашем городе такие подробности этикета знали всего два-три человека и я. И то случайно.
Академия росла и крепла. Это если по праздничному протоколу достижений. А по-простому — зажиралась. Ректор за два года защитил сразу две диссертации и теперь с полным основанием носил титул академика им же и созданной региональной академии каких-то важных наук. Подустав на ниве голой теории, руководящий состав учебного заведения задумался о высоком. Очень хотелось остаться в памяти поколений. Для этого был избран самый простой и проверенный метод. Наскальное, то есть настенное творчество. Кафедрам вменили в обязанность создать наглядную агитацию и украсить ею аудитории. Нам еще повезло. Страноведение не располагает к бурному полету фантазии, во всяком случае, перепрыгнуть в этом вопросе историков партии на сегодняшний день невозможно. Порученный мне стенд я оформила за три дня. Территория, население, национальности. Трудности вышли с определением политического строя и перечислением оппозиционных партий, их названия просто не помещались. Но нужно было обладать стратегическим чутьем, чтобы выбросить ту, которая никогда не придет к власти. Поразмыслив над своими перспективами в случае ошибки, я проявила инициативу и сделала еще одну наглядную агитацию, в которую честно-благородно поместила все и в соответствии с алфавитным порядком. Коллеги с других кафедр мучились куда дольше. Они собирались в группы, совещались, заключали конвенции о дележе пространства между микроэкономикой и макроэкономикой, между менеджментом непроизводственной сферы и менеджментом внешнеэкономической деятельности, они пытались выработать общую концепцию и при этом не лезть на чужую территорию. Результаты этого непосильного труда вылились в плакат, который я наблюдала, заставив своих студентов письменно отвечать на вопросы семинарского занятия. На стену были наклеены покрытые золотой фольгой слова: «Главное качество менеджера — физическая привлекательность». Этот афоризм вынудил меня задуматься о новой порции глупостей, которые плотно угнездились в моей голове. Если главное качество менеджера — физическая привлекательность, то зачем мы мучаем наших детей пять лет? Два визажиста, три парикмахера, три раза в неделю бодибилдинг — всего-то делов. С другой стороны, возможно, стилистический акцент этой фразы расположен на слове «физическая». Потому что часто бывает еще химическая, психическая, математическая, прокурорская… Кстати, о прокурорской.
Я тихо вышла из аудитории, чтобы наконец выяснить, почему Тошкин вставляет мне палки в колеса и где, в конце концов, он шастал прошлой ночью.