Мы сидели молча, соблюдая конспирацию. Сначала было тревожно, даже страшновато, но вскоре, особенно после того как Норд пуганул крыс, мы успокоились и даже немного заскучали.
– Терпение, Ватсон, – прошептал Алешка. – Терпение, миссис Хадсон. Скоро вам станет очень весело.
Как в цирке, подумал я. Под куполом. Без сетки. В клетке с голодными львами.
Вдруг Норд поднял голову, насторожил уши. Ленка положила руку ему на холку и прошептала:
– Молчать, Норд. Место.
И мы тоже услышали какие-то тихие звуки. А немного погодя мимо нас, хлюпая сапогами, молча прошли Лисовский и Кислый с чемоданами в руках. И вскоре они затерялись в мутной дали коллектора.
– Давай фонарик, – шепнул мне Алешка. И отдал его Ленке: – Ты все поняла?
Ленка молча кивнула.
– Зарядишь Норда и ждешь сигнала. Пошли, Дим.
– Вы там осторожнее, – сказала Ленка вслед. – Не перепачкайтесь.
Вот уж этого я меньше всего боялся.
Шли мы очень осторожно, чтобы раньше времени не спугнуть жуликов. А потом посмотреть им в глаза и сказать все, что мы о них думаем.
Последние десятки метров до подвала мы крались, как индейцы за скальпами. На цыпочках.
Дверь в подвал была прикрыта. Но не плотно. За ней слышались какая-то возня и напряженные голоса. Мы подобрались к самому входу и одновременно приникли к дверной щели. Моя голова в ней торчала повыше, Алешкина – пониже. Четыре любопытных глаза и четыре настороженных уха.
А картина была интересная.
В потолке зияла круглая дыра, в которой мелькали физиономия Кислого и его жадные руки. Под дырой стояла складная стремянка. Рядом с ней, среди бетонной крошки и обломков, валялся опрокинутый домкрат и лежали раскрытые чемоданы.
Лисовский, стоя на стремянке, принимал от Кислого полиэтиленовые пакеты, набитые разноцветными «блестяшками», спускался на одну-две ступеньки и укладывал их в чемоданы.
– Живей, живей! – шепотом приговаривал он.
Мы, насладившись этим зрелищем, отступили на шаг от двери, переглянулись. И я рывком распахнул дверь.
– Лежать! – завопил Алешка, врываясь в подвал. – Руки за голову!
Лисовский от неожиданности и от испуга грохнулся со стремянки. Кислый выпустил из рук пакет, и на пол хлынул драгоценный водопад из всяких колечек, браслетов и сережек.
Это было незабываемое зрелище!
Ради него стоило, конечно, потрудиться…
– Лиса! – вдруг завопил Кислый. – Это пацаны! Вставай! – И он стал торопливо протискиваться в дырку. – Держи их!
Лисовский, придерживая руками поясницу, медленно поднялся на ноги. В глазах его вместо страха зажглась лютая злоба. Кислый повис на руках, спрыгнул и встал рядом с ним, подхватив с пола увесистый железный лом.
Не сговариваясь, они медленно, угрожающе пошли на нас, оттесняя в дальний угол. А мы медленно пятились, спотыкаясь о куски кирпича и другой хлам. И странно – совсем не было страшно. Было здоровое нормальное чувство злости. Злости на взрослых негодяев, которые жестоко, безжалостно расправляются с беззащитными людьми. Выгоняют их из домов, силой или хитростью отбирают у них последние деньги. Издеваются, оскорбляют. Когда знают, что они сильнее, что отпора им не будет.
Но зато как они трусливы, когда против них – сила!
– Чего приперлись? – сквозь зубы спросил Лисовский. – Чего надо?
– Надо, – спокойно сказал Алешка, – чтобы вы аккуратно разложили все обратно по полочкам. Чтобы вернули дом Зайцевым. Чтобы вежливо и культурно извинились перед ними.
– И выплатили им компенсацию, – добавил я. – А потом добровольно явились в милицию. Чего еще? – спросил я Алешку.
– Еще чтоб сказали: «Мы подлецы и негодяи. Мы больше не будем».
– Все? – усмехнулся Лисовский. – «Мы подлецы и негодяи». Довольны? Тогда я еще скажу. Сейчас мы вычистим этот магазин до донышка и уедем в теплые страны. «И больше не будем». Нам хватит. А вы останетесь здесь. И вас скушают крысы. Живьем.
– Во дурак-то! – искренне изумился Алешка.
Но тут вперед выдвинулся Кислый.
– Замолкни! – И он взмахнул ломом. – А то – вот!
– А то что? – дерзко и насмешливо спросил Алешка. – Под ногти его загонишь?
– По башке дам.
– Только попробуй, – пригрозил я. – Наш отец – полковник милиции. Он вам все ваши головы поотрывает.
– Да ну их, Дим, – сказал Алешка. – Я ща как нашу собаку свистну! Как она им уши надерет!
– Свистни, – ухмыльнулись оба жулика. – Свистни. А мы пока чемоданчики заполним.
Алешка свистнул. Он умеет свистеть. Он свистнул так, что жулики даже присели, вздрогнув.
И тут, словно в ответ на этот свист, раздался в глубинах коллектора жуткий угрожающий вой. И, нарастая, понесся к нам, как взбесившиеся «муникации».
У бандитов подкосились ноги, они схватились за свои уши. Но это были еще цветочки.
Тотчас же за воем послышались какие-то тяжелые шлепки – все ближе и ближе. Будто скакало по грязной воде какое-то неведомое чудовище.
Лисовский выглянул за дверь… И окаменел. В дальних глубинах, мерцая потусторонним светом, мчалась на него огромная собака. Из ее пасти валил голубой дым, ее шерсть переливалась желто-зелеными сполохами.
Завидев застывшего в ужасе Лисовского, собака снова взвыла. Злорадно и беспощадно.
Лисовский – гроза и ужас беззащитных детей – опять грохнулся на пол. На этот раз – в обморок.
А Кислый, бросив лом, пытался взобраться на стремянку. Но ноги его раз за разом срывались со ступенек, и он раз за разом бился лбом об лестницу.
– Я больше не буду! – вдруг искренне, с надеждой на пощаду завопил он. Не слабее собаки Баскервилей.
– Штанишки намочил? – с презрением спросил Алешка.
Но вот что интересно. Когда мы облепили скотчем все руки и ноги задержанных, в магазине, над нашими головами, вдруг послышался всякий разнообразный шум. Вроде звона и топота, вроде грохота, лая и возгласов. А в потолочной дырке вспыхнул яркий свет.
– Спецназ! – послышалось оттуда. – Всем оставаться на местах!
– Родная милиция, – сказал Алешка. – Она нас бережет. – И усмехнулся, как Шерлок Холмс при виде незадачливого инспектора Лестрейда.
А родная милиция тем не ограничилась. В коллекторе тоже послышался топот, и в подвал ворвались наши знакомые рабочие в оранжевых жилетах. Только вместо лопат у них в руках были укороченные «калашниковы».
При виде Норда, который смирно сидел в углу и продолжал мерцать затухающим светом, «рабочие» замерли в дверях, а Витек осторожно спросил, указывая на него: