– Я должен сказать тебе… Это важно… Уверен ты поймёшь меня… Ну в общем, дома у меня осталась невеста, – словно ныряя в прорубь с головой, наконец, выпалил Игорь.
Корбо отпрянула, словно внезапно получив пощёчину. Её сверкающие глаза цвета свежих маслин увлажнились.
– Но ведь ты её больше не любишь? – ещё с надеждой спросила она.
«Она не простит мне предательства» – уже не сомневался Игорь и всё-таки, не пытаясь юлить, ответил как есть.
С минуту Корбо молчала, затем последовала вспышка ярости. Такой взбешенной Нефёдов ещё девушку не видел. Она схватила кувшин с водой и швырнула в изменника. Молодой человек едва успел увернуться от летящего ему в голову снаряда.
– Ты ещё пожалеешь об этом! – крикнула Корбо, перед тем как выбежать из камеры. Игорь слушал затихающий цокот её быстро удаляющихся каблучков. В камеру заглянул удивлённый надзиратель.
Запах духов, созданных по специальному заказу знаменитым французским парфюмером, ещё долго напоминал узнику о недавнем визите «африканской принцессе». На эти духи, помимо прочих «ингридиетов», шли пять тысяч бутонов роз, собранных на рассвете девушками-девственницами… С детства привыкшая купаться в роскоши «принцесса», наверное, впервые в своей жизни не смогла получить желаемое. Поэтому теперь от неё можно было ожидать любой самой дикой выходки. Она вполне могла повести себя, как жутко избалованный ребёнок, отрывающий голову кукле, которую родители подарили ему на день рождения вместо заказанной им железной дороги.
Но Игорь больше не думал о собственной незавидной участи. Он ругал себя за то, что не сумел найти пронзительные по нежности слова, чтобы хотя бы смягчить горькую пилюлю, утешить ту, которая сделала ему столько добра.
Военный мятеж по-африкански – как правило, явление абсолютно стихийное, плохо контролируемое даже своими организаторами, и чудовищное по своей разрушительной силе. Ещё накануне вечером ничто не предвещало, что город ожидает «ночь длинных ножей», за которой последует день ещё большего кошмара.
Расквартированный в столице элитный батальон республиканской гвардии восстал не несколько часов назад, как сообщил Нефёдову Макс Хан, а ещё накануне поздно вечером. Кто-то пустил слух, будто бы представители племени, к которому принадлежали президент, командующий сухопутными силами, глава правительства и большинство министров и генералов, решили вычистить из армии и полиции представителей других народностей. Как только этот слух распространился среди солдат, в расположении гвардейского батальона начались беспорядки.
Этнический конфликт в здешнем обществе тлел всегда. Армия и полиция тоже не являлись исключением. Для власти воинские части, в которых служили представителями недовольных кланов, являлись той самой пороховой бочкой, которая могла рвануть в любой момент и разнести весь корабль. Однако полностью укомплектовать даже элитные подразделения солдатами-соплеменниками Арройя не имел возможности. Из-за многолетней войны и регулярно проводимых всеми противоборствующими армиями насильственных мобилизаций молодые парни призывного возраста были в большом дефиците. Зато все офицерские должности занимали родственники президента, родственники родственников и так далее. Не удивительно, что взбунтовавшиеся гвардейцы первым делом перебили своих командиров. До рассвета в казармах на окраине Морганбурга и в прилегающих кварталах происходила резня и разбой. Зачинщикам мятежа не сразу удалось уговорить увлечённо мародёрствующих сослуживцев идти в поход на власть. Когда им это, наконец, удалось, батальон погрузился на бронетранспортёры и грузовики и отправился брать штурмом президентский дворец. Солдаты были уверены: это президент Морган Арройя отдал тайный приказ истребить солдат-инородцев.
Для правителя страны ситуация становилась критической. Большинство частей столичного гарнизона и полиция взяли нейтралитет, ожидая, чем кончится дело. И только иностранные наёмники, которым Арройя в начале недели, наконец, выплатил жалованье, формально поддержали своего работодателя. Но на деле никто из «солдат удачи» тоже не спешил садиться в самолёт и отправляться бомбить колонну, прекрасно понимая, что после этого может стать объектом жестокой мести. Среди аэродромной обслуги, солдат, охраняющих гостиницу, в которой жили «солдаты удачи», и даже среди ресторанных швейцаров и официантов хватало тех, кто имел родственников среди мятежников.
В этой ситуации сама судьба посылала Борису Нефёдову шанс реабилитироваться в глазах властей после истории с доносом Магнуса. Ведь в любой момент на аэродроме могли появиться люди из секретной полиции с ордером на его арест.
Принимая во внимание важность его задания, Хан лично привёз Нефёдова на аэродром. Недавно Борис, который был уже не молод, перенёс приступ малярии. И хотя ему удалось справиться с хворобой, он ещё был недостаточно силён, чтобы самостоятельно управлять таким тяжёлым самолётом, как В-26 «Мародёр». Хан попытался найти ему второго пилота, но все, с кем он разговаривал, под тем или иным предлогом уклонились от участия в усмирении мятежников.
Недавно вступившему в местные ВВС отставному кадровому офицеру Советской армии трудно было привыкнуть к особым отношениям между командиром и подчинёнными в этом специфическом подразделении. С одной стороны наёмники всячески подчёркивали свою личную преданность завербовавшему их командиру. Его авторитет и удачливость до поры цементировали личный состав Авиационного легиона. Но с другой стороны, периодически возникали ситуации, когда «солдаты удачи» не спешили выполнять приказы Хана.
Взаимоотношения легионеров со своим предводителем строились на специфической профессиональной этике, во многом напоминающей старинные пиратские традиции, когда члены «команды» подчинялись капитану лишь до тех пор, пока это не противоречило их интересам.
– Полетишь с ним? – кивнув на Нефёдова, задал вопрос очередному подчинённому Хан.
Вместо ответа пилот-итальянец многозначительно поинтересовался:
– Как вы полагаете, господин Азам (таково было местное прозвище Макса Хана), в случае смены власти новому президенту понадобятся наши услуги?
– Вероятно, – потемнел лицом немец, быстро сообразив, куда тот клонит.
– Так может нам пока не стоит спешить брать чью-либо сторону? – тут же предложил дальновидный «макаронник». И многие товарищи его поддержали.
Президент Арройя давно вызывал недовольство у лётчиков в первую очередь своей патологической скупостью. Он регулярно задерживал наёмникам жалованье, ссылаясь на экономические трудности в стране. Вместо долларов или иной серьёзной валюты мог расплатиться полуметровыми ассигнациями со многими нулями, собственным автопортретом и факсимиле подписи. Между тем наёмники придерживались простого правила: атаман без золотого запаса – не атаман.
Фактически командующий воздушным легионом оказался чуть ли не единственным пилотом, кто оставался верен президенту в критический для его судьбы момент. Правда, преданность эта была далеко не бескорыстной. Помимо личной дружбы с Арроей, и благодаря ей немец имел серьёзные финансовые интересы в этой стране, которые могли быть реализованы только при сохранении власти нынешнего правителя.