— То есть…
— Ваше высокопревосходительство. Моё подозрение падает на титулярного советника Белого.
— Вы в своём уме?! — Голос Баленского едва не сорвался на крик. — Вы понимаете, кого смеете обвинять? Проверяющего из столицы! Высшие инстанции! И в чём? В уголовщине! Вы думаете, кто-то захочет свою карьеру променять на побрякушки, пусть даже и такие дорогие, как у Мичурина?! Да вы спятили, батенька!
— Я не сказал, что господин Белый лично занимался данной деятельностью. Тем более что последние преступления он никак не мог совершить, потому, как он в Марковской теперь…
— Вот, видите. — Алексей Дмитриевич радостно всплеснул руками. По крайней мере так себе представила его дочь. — У него имеется… как это на вашем профессиональном языке?
— Алиби.
— Точно! Алиби. И документ, подтверждающий полномочия. Из Петербурга.
— Однако, — не сдавался Киселёв. — я повторюсь, он мог сам лично не принимать участия в акциях. Но руководителем, организатором — вполне.
— Я про Фому, а вы мне про Ерёму! Владимир Сергеевич, миленький, бросьте, выкиньте эту блажь из головы! Документы есть? Есть!
Подтверждают личность Белого? Подтверждают! Всё! Ещё не хватало, чтобы по вашей милости у нас появились проблемы! Ищите в другом месте. Других людей. Я же не отрицаю вашей гипотезы. Ищите среди прибывших тем же пароходом. На телеге, на тарантасе приехавших. Бог в помощь! Что с моей стороны, готов помочь. Но прошу, дайте спокойно завершить инспекцию, и пусть господин Белый едет себе в столицу!
Анна Алексеевна кинулась наверх, в свою комнату. Сердце гулко стучало. Конечно, папенька во многом прав. Но девушке отчего-то хотелось верить господину Киселёву. Вот как? Олег Белый — разбойник! Как интересно! Она, раскинув словно крылья руки, упала на кровать. А что, если и впрямь — разбойник? Современный Робин Гуд? Забирает у богатых, раздаёт беднякам? Недаром купчишка Мичурин ограблен. И правильно! Нечего ставить себя выше других. И дочку свою, чернавку, тому же учит. А если не Робин Гуд? Дубровский? Конечно, Дубровский! С такими глазами он может быть только героем пушкинской строки! Как романтично!
… Только Индуров оставил её в покое, как возле порога снова послышался шум. Она было решила, что вернулся штабс-капитан, но крик отца заставил её броситься к окну.
На Кириллу Игнатьевича напали двое. Полина Кирилловна хотела крикнуть, но голос сорвался на хрип, горло сдавило удушьем. Рука, вцепившаяся в подоконник, дрогнула, задела горшок с цветком, и тот, с хлопком, разлетелся близ ног грабителей. Они со всех ног кинулись прочь. Дальше Полина Кирилловна ничего не помнила — она очнулась в кровати от резкого запаха нашатыря. Отец стоял рядом, держал руку дочери в своей и нежно её поглаживал. Вид у него был испуганный.
— Папа… Как же так, папа?
— Уезжать тебе нужно из города… — Кирилла Игнатьевич расстегнул верхнюю пуговицу шёлковой сорочки. — Чует моё сердце, неладно у нас.
Полина Кирилловна резко поднялась с постели.
— Вы меня хотите отправить? И когда?
— Завтра, — Кирилла Игнатьевич направился к выходу. — Поедешь к тётке Серафиме. Там поживешь покуда…
Тётка Серафима, младшая сестра покойной матери, проживала в Тульской губернии. Раньше Полина Кирилловна поехала бы с превеликим удовольствием. Как же, недалеко от столицы. Можно было б тётку уговорить посетить Петербург. Теперь же покидать Благовещенск никак не входило в планы девушки.
Полина Кирилловна решительно мотнула головой:
— Я не поеду!
— Точка! — жёстко толкнул дверь отец и пошел из спальни дочери.
Но та задержала его:
— Вы не можете так со мной! Папа, я всегда вас слушалась. Но сейчас — нет, я не могу.
Кирилла Игнатьевич с удивлением посмотрел на дочь.
— Полина, мне тоже не хочется, чтобы ты уезжала, но… Мы живём в этом городе с его основания. Здесь всякое бывало. И за золото убивали. И грабили. И, чего скрывать, насильничали. Но никогда, заметь дочка, никогда не нападали на человека близ его дома! А теперь что? Я в родных стенах боюсь оставаться. Бубнова Кузьму прямо в спальне зарезали. Купцу Митяеву окна выбили! Сегодня меня чуть не на родном крыльце раздели! А завтра? Город наш наполовину из ссыльных, а для тех на бунт подняться, всё одно что…
Купец выругался. Полина Кирилловна со страхом смотрела на отца. Таким она его ещё никогда не видала. Нервный, несдержанный, взъерошенный. Тот, поняв, что сказал лишнее, резко развернулся и ушёл. Полина Кирилловна пыталась собраться с мыслями. Уехать? Если бы с Олегом Владимировичем, да хоть сейчас… Нет. Она никуда не поедет. По крайней мере, до тех пор, пока не увидит господина Белого.
В гостиной послышался треск загорающихся дров. «Папа разжёг камин», — поняла девушка. Она пошла к отцу. Тот смотрел на огонь, крупно глотая из толстостенного бокала коньяк. Девушка присела рядом. Молчание нарушил отец:
— Приказывать не стану, ты у меня уже взрослая. Но, будь жива мать, она бы поддержала меня. — Кирилла Игнатьевич оторвал взгляд от огня и повернулся в сторону дочери. — Замуж бы тебе… За полковника. Да в столицу. Нарожала бы мне внуков…
— Так, — девушка тут же отреагировала шуткой, — все полковники женаты. За мной только поручики, корнеты да капитаны ухлёстывают.
— Так ведь и они когда-нибудь полковниками станут.
— Когда станут, тогда и поговорим.
Головка девушки склонилась на плечо отца. Тот хотел её нежно погладить, но подобные нежности были не в чести у купца Мичурина.
— Любопытно, — тихонько бормотал Анисим Ильич, внимательно осматривая доску. — Край, как любопытно.
А посмотреть было на что. Вся дверь представляла собой небывалую картину: на полотне, судя по всему, гвоздём был нанесён контур человеческого тела в полный рост. В овале лица постоялец изобразил нос, глаза и рот. Нарисованное тело было исколото не полностью, а в строго определённых местах. Так, в области лба Анисим Ильич рассмотрел более сильные углубления, напоминающие удар штыка трёхлинейной винтовки.
«Чем это он, интересно знать?» — Кнутов пальцем провёл по вмятине. Лак в месте удара треснул и морщинками разошелся вокруг.
Напротив сердца, почек, печени отверстия были разные. Сначала Анисим Ильич выделил дыры от ударов специальным ножом. Потом, присмотревшись, понял, что постоялец использовал в своих упражнениях и вилки. Взятые, скорее всего, в ресторации. Несколько вмятин имелось и от столового ножа. Получили колющие «ранения» различными предметами и руки, и ноги, и та часть тела, которой дорожит любой мужчина.
Анисим Ильич присел на изучаемый объект. Достал из кармана конфету, развернул, съел, а фантик спрятал в карман. По привычке: Кнутов терпеть не мог в доме сор. Пережёвывая вязкую патоку, Анисим Ильич снова посмотрел на дверь. «А неплохо этот сукин сын владеет инструментом. Гляди-ка, вилка вошла миллиметров на пять. Это с какой же силой нужно кидать? Шагов с пяти, не меньше. Ладно, нож, вилка — понятно. Но вот чем он в лоб метал? Или у него специальная штука пробивать черепа имеется?»