— Потому вы и цены в станицах свои устанавливаете?
— А чьи прикажете? — Киселёв кивнул в сторону магазинов. — Мичурина, да? Пытался Кирилла Игнатьевич диктовать нам свои условия. Да зубки-то пообломал. Я, конечно, не святой. Но и серьёзных нарушений закона не совершал. А всё делал с пользой и для себя, и для державы. — Киселёв первым пошел дальше. — Мне из Благовещенска некуда деться. Весь мой карьер в этом городке и закончится. А потому следует подумать о будущем. Не о своём, о будущем детей. Не век же им вековать на окраине государства Российского? А в столице нужны либо связи, либо деньги. Первого я им дать уже не в состоянии. Вот на второе и рассчитываю. Будете об о мне сообщать в высшие инстанции? Ваше право. Но предупреждаю: всё стану отрицать. Скажу, что вы на меня поклёп возводите, не возлюбили полицмейстера, и вся недолга! А там пусть разбираются. Ваше слово против моего. Победите вы, зла держать не буду. А проиграете, не обессудьте.
Белый повернул голову в сторону двух повозок, что медленно катили вдоль улицы. В первой ехала Полина Кирилловна Мичурина. Во второй гремели сваленные кучей миски, кастрюли и другая кухонная утварь. Девушка, увидев молодого человека, вскочила на ножки, отчего едва не упала на сиденье, но, рассмотрев, с кем стоит Олег Владимирович, тут же присела и отвернулась. Впрочем, пока повозки не скрылись из виду, она то и дело оборачивалась, провожала взглядом Белого.
— Вскоре эта девочка превратится в шикарную женщину.
Белый не услышал иронии в словах Киселёва.
— Владимир Сергеевич, — Олег Владимирович проводил взглядом удалившуюся повозку и облегчённо выдохнул. — В мою компетенцию не входит проводить расследование, связанное хотя бы с тем же зерном. Насколько я помню, сие находится в вашем ведомстве. Вот вы и разбирайтесь. Откровенность за откровенность. В столице я о ваших махинациях никому сообщать не стану. И не потому, что расчувствовался, просто, если я пойду в ваш департамент с докладом, мне придётся объяснять, почему я оказался в Благовещенске. Таких полномочий мне никто в Генштабе не предоставит. А потому вам беспокоиться не о чём. Другое дело, что лично мне неприятна, скажем так, ваша деятельность. Да, многие воруют. Но далеко не все! И Россия держится не на первых, а на вторых! Но это уже эмоции. Теперь вернемся к Бубнову, точнее — к убийству. И мне бы хотелось, чтобы с данной минуты вы были со мной откровенны. Говорите, на ограбление оно не похоже. Может, конкуренция? Вам никаких писем или угроз не поступало?
— Нет, — Киселёв покачал головой. — Я думал над этим. Исключено. — Владимир Сергеевич говорил уверенно. — Мы с Бубновыми сотрудничали более двух лет. И никаких поползновений против нас не было. Как вы понимаете, мне убивать компаньона нет резону. Хотя все сделки проводились под честное слово, а потому никаких бумаг. Ни подтверждающих мои слова, ни опровергающих.
— Враг мог убить Бубнова, чтобы завладеть информацией против вас.
— В виде шантажа? Но меня никто не шантажировал. Даже не пытались.
— А Бубнова?
— Смысл? Молоканин, кроме своего дела, ни во что посвящён не был.
— А если тот человек предполагал совсем иное?
— Нет, Олег Владимирович, — полицмейстер вновь покачал головой. — Не связано убийство с нашей деятельностью. Я это чую.
— Может, убитый стал свидетелем такого, что имеет отношение к последним событиям?
— Домыслы. Эдак можно черт-те что напридумывать, — Киселёв достал часы и, открыв крышку, посмотрел на циферблат. — Кстати, до начала спектакля всего полчаса. Вы же хотели посетить театр. В качестве актёра. Но, почему бы вам не посмотреть и представление? К тому же, скорей всего, и Анна Алексеевна там будет — до сих пор она ни одного спектакля не пропускала.
— Зря вы… — Белый с неприязнью посмотрел на Киселёва. — Какое это имеет отношение?
— Откровенность за откровенность. Если хотите скрыть свои чувства к госпоже Баленской, то начните с сей минуты. Впрочем, в ваших-то действиях как раз ничего криминального нет. В отличие от моих.
— Неужели так заметно? — тихим голосом произнёс Белый.
— Господи, да не смущайтесь вы. Дело молодое. Признаться, я вам даже завидую. У вас всё впереди…
Они медленно шли по деревянному тротуару, не обращая внимания на редких прохожих.
— Думаете, — решился продолжить разговор Олег Владимирович, — после сегодняшних событий Анна Алексеевна захочет смотреть лицедейство?
— А почему нет? Ничего страшного не произошло. Кучер жив. И проживёт поболее нас с вами. А мадемуазель Баленская вся в папеньку. Тот театрал известный…
Белый посмотрел по сторонам. Никаких летних питейных заведений, как в Петербурге или Одессе, на улице Благовещенска не наблюдалось. Владимир Сергеевич махнул рукой, и к ним послушно подкатили полицейские дрожки.
— Вот что, господин советник. Едемте ко мне. Разносолом потчевать не стану, а вот крепенького чайку попьём.
Полина Кирилловна в досаде откинулась на спинку сиденья. Китайский, бумажный веер, оказавшийся под рукой, вмиг превратился в разноцветные лоскуты, разлетевшиеся в стороны.
И откуда взялся этот каналья, полицмейстер? Ну почему? Почему так происходит, что ты весь день ищешь встречи, придумываешь разные предлоги, ухищряешься, приводишь для себя мыслимые и немыслимые доводы, чтоб только оказаться рядом с этим… ангелом или чертом, а он преспокойно разгуливает в сопровождении полицейского! И не вскочи она с места, так и вовсе не обратил бы на неё внимания!
Кирилла Игнатьевич ждал возвращения дочери в гостинице, помог Полине Кирилловне спрыгнуть с дрожек и в восторге окинул её взглядом.
— Ишь как порозовела! Видимо, господа офицеры были щедры на комплименты.
Девушка отвернулась. Слёзы душили её. Боже, почему так вышло, что у неё на этом свете нет ни одного близкого человека? Родные есть, а вот близкого, кому можно было бы открыться, рассказать о наболевшем, нет. Другие могут у матери на плече поплакать. А ей и этого счастья не дано. Разве можно поведать отцу о разговоре с Рыбкиным? Или о том, как рвалось её сердце от тоски и жалости к себе, когда она смотрела на удаляющуюся фигуру Олега?
Полина Кирилловна вздрогнула. Олег! Как странно звучит. И такое родное имя!
— О чём задумалась, дочка? — Мичурин тронул руку девушки. — Али что не так?
— Да нет, папенька. Устала. — Полина Кирилловна сделала неудачную попытку улыбнуться, но обмануть отца не смогла.
— Может, и так, — недоверчиво произнёс Кирилла Игнатьевич. — Однако с капитаном поссорилась?
— При чём здесь капитан, папенька? — Полина Кирилловна отвернулась, но на этот раз слёзы сдержать не смогла.
— Кто посмел обидеть тебя? — купец обернулся к кучеру, но тот лишь пожал плечами. — Ежели не Индуров, то уж не хлюпик ли — поэт? Так мы ему быстро пыл урежем.
Кучер отреагировал на шутку хозяина громким смехом, что привело Полину Кирилловну в ярость: