Когда весь зал встал, то и дело выкрикивая «Браво!» и заставляя певцов вновь и вновь выходить на сцену и раскланиваться, она не присоединилась к аплодирующим. Столярова с тяжелым сердцем молча покинула ложу, у выхода из которой нос к носу столкнулась с возбужденным и сияющим мужем.
— Как тебе премьера? — спросил он как ни в чем не бывало и, подхватив ее под локоть, увлек назад, в зал, к сцене, под свет софитов и объективы кинокамер телевидения.
Он вел себя более чем странно, словно ее мнение действительно его интересовало, будто это она пела сейчас там. Или это благодарность за то, что она так легко сдалась? Пошла на поводу и у него, и у остальных?
— Прекрасно, — сказала она и повторила: — Это было просто прекрасно, Андрей… Поздравляю.
Вокруг них уже толпился театральный и телевизионный люд. «Открытие сезона!..» «Какое удачное открытие сезона!» Эти слова и поздравления неслись со всех сторон. Кто-то по наивности целовал и ее в щеку, как будто успех соперницы мог ее обрадовать.
— Тебе нехорошо? — вдруг забеспокоился муж. — Ты ужасно побледнела!
— Нет, все в порядке, — заверила она.
— Мне нужно поздравить Аню, — сказал он. — Ты не пойдешь со мной?
Вокруг была толпа, и ей показалось, что все глаза устремлены прямо на них. Что скажет стареющая и уже теперь окончательно бывшая прима? Может быть, она закатит своему неверному мужу истерику? Или хотя бы оплеуху?
Она молча, с достоинством взяла его под руку, любопытствующие расступились, и они пошли по коридорам к гримеркам так, как ходили много лет. Только сейчас он не вел ее после спектакля, где она пела заглавную партию, — в этом спектакле эту партию пела другая. Его любовница. Ее соперница. Хотя какое это теперь имеет значение? Ей уже давно не больно… больно… очень больно!
Вся гримерка Анны Белько была завалена цветами.
— А вот и Андрей Всеволодович! — громко сказал кто-то.
Хлопнула пробка шампанского. На красивое и оживленное лицо премьерши ей почему-то не хотелось смотреть. Кто-то предупредительно придвинул ей стул, но она не стала садиться. Что ж она, совсем старуха, чтобы сидеть в углу? Разлили по бокалам игристый напиток, символизирующий торжество. Она любила пить шампанское после удачного спектакля. Андрей всегда заказывал брют, но ей напиток казался слишком сухим и острым, и она обычно пила его так, как любила — с маленьким кусочком сахара и долькой лимона. Ей подали бокал. Раньше Андрей всегда следил, чтобы у жены к шампанскому не переводились мелкокусковой сахар и лимон. Однако сегодня не ее праздник, не ее премьера, и ему не до капризов своей старой жены. У него теперь новая восходящая звезда, а возможно, и новая спутница жизни. И он сейчас рядом с Анной…
Когда Лариса пригубила бокал, рука ее дрожала, а рот кривился не то в усмешке, не то в гримасе. Вино показалось ей горьким. Внезапно она дернулась, как от удара электрическим током: прямо перед ней стояла Аня Белько — полные счастья голубые глаза, золотые локоны. Все еще в гриме и в последнем, арестантском, костюме. Впрочем, даже он ей идет. Да, Аня Белько дождалась своего часа… Теперь у ее молодой и удачливой соперницы будет все то, что когда-то было у нее самой: любимый человек, семья, главные партии во всех спектаклях. Тоска, Аида, Виолетта… Что ж, у нее прекрасный голос, она заслужила…
— Поздравляю, Аня, вы пели прекрасно, — сказала она. — Ни одной ошибки. Это потрясающая премьера, — заключила она.
Окружающие зааплодировали, Андрей в полупоклоне пожал ей пальцы, потом поднес к губам ее руку и поцеловал. Боже, какой дурак! Радуется, что его старая жена похвалила его молодую любовницу! Она протянула бокал, и он столкнулся с такими же бокалами. Мелодичный звон еще не растаял в воздухе, а она снова пригубила и отставила его в сторону.
— Лариса Федоровна, вы ведь любите с сахаром? — спросила ее Белько. — Я все приготовила. Сахар, лимон…
Боже, какая предупредительность! Она что, будет теперь носиться с ней, как носится со своими бродячими животными? Она будет ее жалеть? Кормить из мисочки творогом — ведь теперь именно она, бывшая прима, несчастная, брошенная на глазах у всех, как старая никчемная кошка, которую пинком выставили за порог… И даже последнюю партию, которую она мечтала спеть всю жизнь, у нее сегодня отобрали!
Аня Белько подхватила ложечкой кубик быстрорастворимого сахара и положила в ее бокал. Сверху упала долька душистого лимона. Пузырьки с шипением поднимались вверх и лопались, лопались…
* * *
— Есть! — быстро сказал техник. — Увеличиваю…
— Сашка, бегом! — выкрикнула Катя в рацию…
* * *
Она не поняла, что случилось, когда неизвестно откуда взявшийся молодой человек вынул у нее из рук бокал с шампанским. Другие люди — некоторых она видела в театре и знала, что они из милиции, и совершенно незнакомые — наполнили тесное помещение гримерки. Она не поняла, почему и куда уводят Аню Белько и зачем пересыпают из коробки в полиэтиленовый пакет кусочки сахара… А потом вдруг поняла все — недаром Лариса Столярова слыла умной женщиной. Она осмыслила и сложила все части этой страшной головоломки — но не испугалась. Наверное, после всего, что только что произошло прямо на ее глазах, бояться уже не было нужды.
— С вами посидеть, Лариса Федоровна?
Перед ней стояла та самая рыжая девушка, которая однажды приходила к ней домой. Она смотрела на певицу участливо и держала ее за руку. Голова немного кружилась, и Лариса обнаружила, что почему-то лежит на топчане, а под языком у нее расплывается приторная мятная свежесть валидола. Голос у рыжей девушки был мягкий, с глубокими бархатными нотками. Лариса Столярова умела разбираться в голосах. Но не каждым голосом можно петь. А какой неземной, божественный голос пел сегодня Катерину Измайлову! Какой голос! Аня Белько… Зачем? Чего ей не хватало? Вопрос был глупым. Ей, этой золотоволосой богине с чистыми голубыми глазами, не хватало того же, чего и самой Ларисе. Этой талантливой певице хотелось спеть Измайлову, и, наверное, не только Измайлову… Лариса Столярова внезапно вспомнила все честолюбивые мечты молодости. Что ж, они сбылись: она пела и Аиду, и Виолетту, и Татьяну, и Травиату, бывала на гастролях по всему миру. Она много чего успела за свою сценическую жизнь, а Белько затирали все — и Кулиш, и другие, и — чего греха таить — она сама… А что удалось спеть этой несчастной честолюбивой девочке на сцене, обладая таким исключительным голосом? Кроме сегодняшней премьеры, пожалуй, ничего. А если бы… если бы происшедшее с ней, Ларисой, сейчас сошло ей с рук, как почти сошло убийство Кулиш, то она стала бы блистательной, великой певицей… Гений и злодейство — две вещи несовместные? Или совместные? Кто знает?..
* * *
— Да, и гений, и злодейство, — задумчиво произнес Сашка Бухин, откладывая в сторону исписанную тетрадь. — Мурашки по коже, когда все это читаешь. Ты знаешь, я ведь плакал в зале, когда ее слушал, честно. Не понимаю… Она ведь могла петь на всех сценах мира после премьеры «Измайловой»…