Десять тысяч фунтов. Целое состояние — за одного человека?
Почему?
Слова профессора: если вы его найдете, я заплачу вам столько, что вы сможете купить этот ваш городишко.
И опять же — почему?
Мэтью себя знал. Эта загадка будет грызть его день и ночь. Да, замок профессора Фелла, его убежище, пороховой завод, большой кусок его криминального парламента — все это уничтожено. На сегодня. Но всегда есть завтра, а предприимчивости профессору не занимать. И честолюбия тоже.
Но какова цель у этого честолюбия?
Мэтью себя знал. Он не оставит этого дела, но и оно не даст ему спокойно спать по ночам.
Корабельный колокол прозвонил восемь раз. Мэтью тут же встал, натянул ботинки и покинул дворец храпа.
Его обязанностью было явиться на полуют и обходить палубу, каждые тридцать минут переворачивая песочные часы, смонтированные на оси рядом со штурвалом, и отмечая это действо ударами колокола. И так — пока его не сменят через четыре часа. Восхитительное занятие — особенно для человека, вымотанного до предела.
Но когда Мэтью вышел на палубу, и свежий ветер повеял в лицо, когда он увидел над головой небо, полное звезд, серебристую луну чуть на ущербе, сияющую над морем, то юноша подумал, что ему очень повезло быть живым в этом бурном марте тысяча семьсот третьего года. Он много пережил — и выжил. И стал сильнее, чем до того. До чего?
До вчерашнего дня.
Мэтью поздоровался с вахтенным, который ждал смены, поприветствовал рулевого. Его обязанность, сообщил ему мистер Шпеддер, — аккуратно отмечать время колоколом: тридцать минут — один удар, шестьдесят минут — два удара, девяносто — три удара и так далее. Песок в часах уже начал пересыпаться, отмеряя первые полчаса утренней вахты, и Мэтью приступил к своему первому обходу палубы.
«Летунья» в эту ночь летела как перышко. Волны нежно касались ее корпуса, и желудок матроса-салаги чувствовал себя удовлетворительно.
В океане было темно — ни искорки. «Месть Темпля» ушла своим путем, унося профессора Фелла творить новые преступления против человечества.
Мэтью шел на второй круг, когда к нему приблизилась фигура в сером плаще. Рыжие волосы все еще перепутаны и растрепаны, ноги все еще грязны. Да, та же замарашка, но все равно было приятно смотреть на нее в эту тихую ночь.
— Можно пройтись с тобой? — спросила Берри.
— Конечно.
Дальше они пошли молча — тишина их вполне устраивала. А потом Берри сказала:
— Прости, что доставила тебе столько хлопот.
— Да ничего страшного.
— Неправда. Я совала нос куда не следовало. Я поставила тебя в такое положение, что тебе пришлось обо мне заботиться.
— Я справился. И слава Богу, что с тобой ничего не случилось.
Она кивнула. Они дошли до носа корабля и снова повернули к корме. «Летунья» что-то бормотала своим деревянным языком, широко раскинув паруса над ночными течениями.
— Ты переменился, — сказала она ему. — Прости, что я это говорю, но… ты так и не стал прежним после того, как охотился за тем злым человеком.
— Да, — ответил он. — Я знаю.
— Но ты можешь мне рассказать! В смысле, рассказать, что случилось. Не волнуйся, я выдержу, а тебе станет легче.
И от спокойного, сочувствующего ее голоса что-то в нем сломалось. Ни с того ни с сего — из-за голоса, предложившего его выслушать. Он противился, потому что это было невыносимо. Потому что его сердце все еще держало Серое Царство, и держало изо всей силы. Потому что мир оказался не таким, каким представлялся прежде, потому что Мэтью заблудился в его равнодушии и не мог отыскать дорогу назад.
— Ой, — сказал Мэтью, и это был почти мучительный стон.
Он споткнулся на ходу, и вдруг понял, что настал момент сбросить с себя это бремя — просто потому, что Берри Григсби предложила выслушать.
— Расскажи, — прошептала девушка, беря его за руку. — Я выдержу.
Он стиснул ее ладонь. Сильно, еще сильнее. Как будто она удерживала его на земле, будто без этой хватки его унесло бы ветром.
Он остановился. Они стояли посреди «Летуньи», и Мэтью смотрел на Берри при свете луны и звезд, и видел, как блестят ее синие глаза. И открывая рот, еще не знал, что скажет. Надеялся лишь, что это будет что-то осмысленное.
И в итоге рассказал ей все. О Тиранусе Слотере и его преступлениях и всех произошедших ужасах, о Лире Такк, о колбасе из человеческого мяса, о мерзком погребе, где разрубали на куски тела, о той минуте, когда он осознал, что либо убьет ее, либо будет убит сам, о том, каково это было — ударить топором живого человека.
И когда он начал рассказывать, треснула скорлупа страдания, и Мэтью заплакал.
Он плакал не только о пережитом, но и о том, что изменился. Плакал, потому что никогда ему не вернуться к прежней невинности, потому что этот мир отравил его. Потому что он не просил того, что на него обрушилось. Рыдания перешли в ровный плач, а затем сменились всхлипываниями потерявшегося мальчишки, Мэтью Корбетта, которому пришлось стать взрослым, хотел он того или нет. И не просто взрослым, а таким человеком, который знает, что за страшные твари прячутся под камнями. Теперь в нем был профессор Фелл, — и как изгнать эту болезнь? Он видел лишь один способ, а именно уничтожить профессора и то зло, что он творит. Единственный способ — следовать тем курсом, на который он сам себя поставил.
Мэтью всхлипывал, и Берри обвивала его руками. Она не просила его успокоиться или перестать, она знала, что ему нужно проплакаться, очистить глаза, разум и сердце, знала, что еще многое, очень многое ждет его впереди.
Она целовала его в щеку и обнимала, и когда он завершил свой рассказ о пережитых ужасах и испытаниях, она тихо прошептала ему на ухо:
— Ты делал то, что должен был делать.
Это была простая правда, высказанная от чистого сердца. И Мэтью ответил с усилием:
— Да.
И хотя вокруг стояла глубокая ночь, он ощутил, что показался краешек солнца.
— Никогда, — сказала она, — не сомневайся в себе. Да, это было ужасно. Но никогда не сомневайся, Мэтью, что для всего, что ты делаешь, есть причина.
Он кивнул, но говорить не мог.
— Как сказал Бог Иову, — напомнила Берри, — «Стану Я вопрошать тебя».
— Да, — ответил Мэтью, глядя в непроницаемые глубины моря. — Я понимаю.
Она целовала его в щеки, вытирая мокрые дорожки слез. Держа его за руку, она прошла с ним еще немного, и тут Мэтью понял, что опоздал перевернуть часы и прозвонить в колокол. Но спешить не стал, потому что чувствовал, будто все время мира в его распоряжении, и что Серое Царство его души постепенно исчезает за горизонтом, и пусть на это уйдет еще не один день, но постепенно, небольшими шагами он сможет снова приблизиться к Царству Радости.