— Ну, где же воевода, князь? — в который раз обращался он к князю Василию. Тот перебирал астрагалы [7] , недавно принесенные Иринеем, и в ответ лишь сопел. Козельского князя начинал раздражать нахальный боярский сынок, чувствовавший себя здесь как дома.
Наконец за окном послышался конский топот, затем лай собак. Загремели засовы, заскрипели ворота, и во двор на коне въехал воевода.
— С благополучным возвращением, — поздравил князь прибывшего. — А где Аскольд? — спросил он, поглядев на ворота.
— Я поспешил по твоему зову, князь. Отряд отстал. Что случилось?
— Великий князь просит тебя и четыреста мужей на совет.
— На совет? — воевода удивленно поднял брови. — Знаю я этот совет… Раз князь просит мужей, значит, хочет кого-то воевать. Но дать четыреста человек мы вряд ли можем. У нас самих тут неспокойно. Наши недруги того и гляди в гости пожалуют. — Сеча посмотрел на незнакомца, который с любопытством прислушивался к их разговору.
— Княжий гонец, — пояснил Василий, — боярский сын.
— Вижу. Велика честь прислать гонцом такого сына! Дела, знать, важные ожидаются, — воевода снова выразительно глянул на стройного симпатичного юношу. — Когда быть?
— Князь ждет в четверг, — ответил посланец.
— Ну что, князь, выступать надо немедля. Приказ есть приказ. Пойду, дам распоряжение. — Сеча направился было к двери, но его остановил Василий.
— Не волнуйся, я уже попросил князя Всеволода, чтобы он распорядился.
— Всеволода? — Сеча нахмурился.
— Да, все это время он часто бывал у меня. Как моя сестра? — Василий впервые вспомнил о ней.
— С ней все хорошо, скоро будет.
— Хотел я спросить, воевода… — Василий замялся. — Разное говорят…
— Говори, а гонец пусть идет отдыхать.
Дождавшись, пока черниговский посланец выйдет, воевода усмехнулся:
— Пустое, князь. Ты знаешь Аскольда. Он добрый воин и честный муж. Княжна же лишь исполнила свой долг. А кто тебе это говорит, сам и пальцем не пошевелил ради ее спасения, хотя был рядом. И как там появились неверные, надо еще разобраться. Нечистое дело… — воевода еще суровее сдвинул брови.
— Прости, не хотел тебя обидеть, — вспыхнул Василий.
Воеводе стало жаль мальчика.
— Ты молод еще, князь. Многое тебе непонятно. Но запомни на всю жизнь: честного, преданного делу — береги. Прочь гони от себя языкастых лизоблюдов. Ничего, кроме беды, от них не жди. Случись что, первые тебя и предадут.
Мальчик вдруг бросился к воеводе и порывисто обнял его.
— За Аскольда не волнуйся. Я велю, чтобы за ним приглядывали.
— Князь, Аскольд окреп достаточно. Я беру его с собой. Не к лицу воину нежиться в постели, когда другие готовятся пролить кровь, — он ласково потрепал Василия по волосам. — Ну, пора мне.
Сеча ходил по двору широкими шагами, заложив руки за спину, и о чем-то сосредоточенно размышлял.
— После обеда выступаем! — объявил он подъехавшему Акиму. — Вели готовить коней. Да проверь все сам.
Воевода взглянул на стоявшего поодаль сына. Вид у того был уставший, измученный. Старуха сделала все, чтобы вернуть ему силы, но даже она не властна была восстановить их полностью за такое короткое время.
— Отец, о каком походе речь? Ты уже четверо суток в седле, пожалей себя!
— Эх, сынок, сынок… Скоро призовет к себе Господь, там и наотдыхаюсь. Чует мое сердце, опять воевать будем. Може, за Данилу, може, против. Бесятся князья наши, остановить их некому. А вражина тем временем куски от нас рвет…
Воевода очень торопился. В Брянске отряд долго не задерживался, пополнил припасы и ходом двинулся на Росусу, а потом прямо на Ропеск.
Город, завидев большой отряд, запер ворота. На стены высыпали вооруженные горожане. Узнав, кто такие, ворота все же открывать не стали, только спустили со стены овес, предварительно забрав деньгу. Переночевав на берегу, отряд поднялся на ранней зорьке и снова отправился в путь. А к вечеру в лучах заходящего солнца перед их взором предстали золотистые маковки Спасо-Преображенского собора. Пятиглавый храм величественно вырисовывался на голубом небосклоне. Лучи солнца горели на нем, слепя глаза. Воевода, а за ним и весь отряд, осенив себя крестным знамением, повернули к реке.
На исходе была среда. В город входить не стали, князь ждал их в четверг. Отыскав удобное место в излучине Десны, козельцы расположились на ночлег. Перед сном воевода загнал всех в теплую ласковую воду.
Утром отдохнувшая за ночь дружина выглядела бодро и внушительно. Довольный Сеча поскакал в город. Княжеские ворота были распахнуты настежь, и он без помех въехал во двор. Спрыгнув с коня, поправил одежду и торопливо вошел в гридницу. Там уже собрались бояре и именитые дружинники и вели оживленный разговор. Наконец появился князь Михаил. Вместе с ним вошел худощавый и стройный человек. Его гордо посаженную голову украшали вьющиеся седые волосы. Аккуратно постриженная бородка придавала тонким чертам строгое и щеголеватое выражение. Он был одет в синий приталенный бархатный кафтан, богато расшитый серебром.
Князь заговорил, голос его звучал хрипловато.
— Хочу представить вам, мужи мои доблестные, нашего лучшего друга князя Конрада Мазовецкого.
Незнакомец поклонился.
— Другове, — голос его прозвучал твердо, что указывало на привычку повелевать. — Судьба соединяет наши княжества: у нас появился общий враг — пруссы и литовцы. Они грабят Польшу.
Гридница зашумела. Трудно было разобрать, одобряет ли она его слова или осуждает. А тот продолжал, потрясая руками:
— Враги не дают нам покоя. Они беспощадны и кровожадны. Довели нас до того, что я вынужден отбирать лошадей, платье у своих панов знатнейших, чтобы одарить этих собак. И если вы не поможете, они захватят нас и придут к вам. Против таких врагов надо биться вместе.
Воевода слушал князя Мазовецкого внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова. Эта простая ясная речь пришлась по душе козельскому воеводе.
— Дело говорит, — вполголоса сказал он.
Конрад уселся со спокойным выражением лица и стал ждать вердикта.
— Князь, — поднялся воевода черниговский, — как нам известно, вы приютили у себя слуг господних, отдав им земли кульмские. Так почему не помогают вам эти благородные рыцари?
Конрад, внимательно выслушав речь воеводы, ответил:
— Да, это верно. Император Фридрих Второй дал на то согласие, и Великий магистр ордена Герман фон Зальц занял эту землю. Он оказывает мне большую помощь. Но сил не хватает, и я прошу, други, — помогите! Эти варвары грозятся уничтожить нашу веру, веру Христа! — последние слова он произнес с пафосом. Глаза его блестели.