Татары дружно откатили машину, повыхватывали из-за поясов оружие и с громким воем устремились в пролом. Аскольду было видно, как навстречу бросилось несколько русских дружинников. Они на некоторое время задержали нападавших. Но на помощь татарам уже спешил конный отряд. Никакая сила не могла остановить хлынувший, как весеннее половодье, людской поток, который подхватил и закружил Аскольда. Поток рос, ширился, набирая силу… Русские метались по улицам, пытались сопротивляться. Юноша увидел, как на длинных копьях подняли чье-то трепыхающееся тело, которое тут же исчезло под копытами монгольских коней.
Враги заполняли город, как расплавленный металл заполняет формы. И пошла потеха. С десяток татар, опережая друг друга, ворвались в чей-то дом и вскоре стали вываливаться оттуда, таща на спинах тяжелые узлы с домашней утварью. С факелом в руке скорее подкатился, чем подбежал, низкорослый монгол и поджег крышу, чудом избежавшую каленых татарских стрел. Ярким пламенем вспыхнула сухая солома, высоко в небо поднялся огненный столб. Дети, до этого забившиеся по углам, высыпали на улицу.
Замелькала кривая сабля, нещадно разя обомлевших от ужаса ребятишек. Миг — и оборвались жизни маленьких урусов. Татарин спокойно завернул подол шубы, обтер саблю и опустил ее в ножны. В это мгновение выскочил из дома последний малыш — видать, жара приперла. Пошел, растирая покрасневшими ручонками глаза.
— Ма-а-а… — неслось над переполненной стонами и проклятьями земле.
Татарин молча схватил ребенка и бросил в самую середину безжалостного огня — тот даже крикнуть не успел.
Многое видывал Аскольд на своем коротком веку, еще больше слыхивал длинными вечерами от бывалых людей, но такого!.. Ужас и гнев обуяли его сердце. Оглядевшись, подкрался, пока монгол, осклабясь, выбирал очередную жертву, да так рубанул кривой саблей, что туловище врага развалилось надвое.
А буйство победителей продолжалось. Снег чернел от пролитой крови, небу было жарко от бушующего огня. Горело все, что могло гореть, рушилось все, что могло рушиться…
Безмолвный, но окрепший духом, покидал Аскольд смертоносное пиршество. Бессильным гневом горела душа. Благополучно миновав вражий лагерь, вскоре оказался в руках заботливого Кузьмы, с болью в сердце поведал о случившемся.
Наутро следующего дня оказалось, что татары, опьяненные победой, пошли на Владимир. Козельск получил отсрочку, и ею надо было воспользоваться.
Стоял удивительно ясный день. Аскольд и Кузьма медленно пробирались по глубокому лесному снегу, петляя меж могучих деревьев. Наконец вырвались из их плена — и в глаза им ударило яркое зимнее солнце. На заснеженной поляне, открывшейся взору, уныло бродили загнанные сюда пожарищем лошади. Аскольд выбрал себе неказистого с виду монгольского коня — юноша успел оценить его неутомимость и резвость. Кузьма взял высокого, стройного вороного.
Отдохнувшие кони шли резво. Поначалу козельцы внимательно осматривались по сторонам, но по мере того, как удалялись от страшного места, чувство опасности покидало их.
— Смотри! — завопил вдруг Кузьма, указывая на соседний холм.
Аскольд глянул и обомлел: татары! И справа, и слева — обкладывают. Что делать? Пришпорив коней, русские бросились вперед в надежде проскочить.
Любимым занятием Афони была игра в острагал. Мало кто мог с ним потягаться. Удары его были точны, метки. Особенно он старался, если удавалось кого-нибудь сманить «под интерес». Он не брезговал ничем: ставили булку хлеба, необглоданную кость, старые рваные чувяки — все у Афони шло в дело. Но вот работу он не любил.
Когда наступала пора весенних забот, все пытался отговорить родителей от начала посевной — то заморозками пугал, то грязью, то сушью. Выйдя из терпения, кто-нибудь из старших без стеснения наподдавал великовозрастному дитяте. Его давно уже пора было женить. Родители сватали ему девок, но родственники невест отказывали, зная ленивую натуру будущего зятя.
Вот и сегодня мать трижды толкала сынка, валявшегося без дела на полатях.
— Скоро в хате замерзнем! Отец, вишь, занемог. Ступай в лес, привези дровец! — и била ладошками по широкой спине. Афоня только съеживался, молча перенося удары. Встал только, когда мать, не выдержав, огрела его коромыслом.
Долго собирался, искал сначала шапку, потом топор. Наконец вышел во двор. Пинком отшвырнул бросившуюся было с радостным лаем собачонку, пошел под навес. Выведя небольшого костлявого конька, запряг его в разбитые сани. Бросил в них охапку соломы, завалился на нее и стегнул лошадь. Погода стояла безветренная. Распушенный снег сверкал алмазным блеском. Заиндевелые деревья походили на сказочных богатырей. Тишину нарушал только скрип полозьев. Афоня долго наблюдал за вороной, которая, кружа в безоблачной синеве, выбирала, куда бы приземлиться. Облетев одинокую могучую березу, покрытую словно сверкающей снежной чешуей, она опустилась на длинную ветку. И, словно просыпанный бисер, засверкали на солнце снежинки, плавно опускаясь на землю.
— Ух ты, бисером сыплет! — восхитился Афоня. Раздавшийся внезапно задорный женский голос заставил его обернуться.
— Далеко ли до Козельска?
Афоня продрал глаза: «Боже мой, не сказка ли это?» На него сверху вниз смотрело красивое, разрумяненное морозцем девичье лицо. Афоня оторопел. Девушка звонко рассмеялась. Ей было приятно, что она произвела на парня такое ошеломляющее впечатление. А он, еле собравшись с мыслями, сказал растерянно:
— До Козельска? Нет, недалече.
Девушка поблагодарила тем же чарующим голоском и поскакала в гору.
К вечеру Всеславна была дома. Юный князь так удивился, увидя сестру одну, без сопровождения, что некоторое время не мог найти подходящих слов. Потом еле выдавил:
— Ты откуда?
— Из Киева, дорогой братец.
Княжна переходила из одной комнаты в другую, словно не веря в свое возвращение.
— А кто тебя сопровождал? — не отставал брат от сестры.
— Скажи лучше, где воевода?
— А зачем он тебе? Сейчас, наверное, дома. — Василий говорил быстро, словно боясь, что, не дослушав, Всеславна опять умчится в неизвестность. — Хочешь, позовем?
— Нет, сама к нему пойду.
После отъезда Аскольда Сеча изменил распорядок дня. Спать он теперь ложился позже, много времени проводил на крепостных стенах, в кузне, у купцов. Закончив обход, неизменно шел на учения, где дружинники и вои овладевали военными хитростями. Ездил и по смердам, предупреждая их об опасности.
Но сегодня, на счастье княжны, воевода оказался дома. Сидя за столом, внимательно рассматривал ножны, давний подарок князя Мстислава Святославовича. От частого использования украшения кое-где отстали, требовался ремонт.
Когда скрипнула дверь, воевода оглянулся, но не мог разобрать, кто стоит в затемненном дверном проеме. Подошел к двери — и охнул от неожиданности, а потом прижал дорогую гостью к груди.