– Ариадна Казимировна, дорогая, мы вас поселим в самую лучшую комнату, без соседей, – пряча подношения в стол, сказала главврач, сделав при этом ударение на словах «без соседей». – Вам так будет удобнее. Расписание лечения составим индивидуальное, питаться вы будете за отдельным столом или как захотите. Можно заказывать меню…
– Не нужно, – поспешила остановить этот поток привилегий Ариадна Казимировна. – За комнату спасибо, а меню не нужно. Я ведь помню, как у вас прекрасно готовят.
Все, все здесь было точно таким же, как и три года назад. Те же плакаты, на которых счастливая мать прижимала к себе долгожданное дитя, те же приветливые улыбки персонала. Однако сейчас она уже знала цену всему этому: и плакатам, и улыбкам. И почти завидовала тем женщинам, которые действительно приехали сюда лечиться. Которым действительно помогут и грязи, и море, и утомительные процедуры. Возможно, помогут не с первого раза, но они зачнут детей от своих собственных мужей. От любимых. А не от тех случайных незнакомцев, которых и узнать-то толком не успели… Да, возможно, ее Леночка была бы не такой хорошенькой, будь она действительно родной дочерью Аристарха Сергеевича. Но зато она, Арина, была бы избавлена и от мук нечистой совести, и от боязни когда-нибудь снова повстречаться с настоящим отцом своего ребенка. И дай бог ей больше никогда с ним не столкнуться…
Рассуждая таким образом, она чуть не лишилась чувств, когда вдруг увидела его. Пожелать себе никогда больше не видеть человека – и вот он здесь, прямо перед ней!
Нет, он не поджидал ее тут все эти годы – их случайная встреча в самом деле оказалась прихотью судьбы. Его не приглашали сюда несколько лет. Но в этом году вдруг снова командировали – сначала на месяц, потом командировку продлили. Два года назад у него обнаружили диабет в легкой форме, и начальство поощрило его командировкой в теплые края, на легкие санаторские хлеба. Работы здесь было немного, да и режим свободный, не то что на заводе – паши от звонка до звонка и еще на сверхурочные оставайся. Многие сослуживцы ему завидовали, недобро подшучивая: где он так подмазал, что ему отвалилось сразу все – и море, и солнце, и бабы… Не жизнь, а малина. И за что человеку такое счастье? Он отмалчивался, на соленые шутки товарищей только улыбался: начальству виднее. Вас пошлют – и вы поедете.
Она шла по дорожке, задумчиво помахивая сорванной веточкой, казалось, не замечая ничего и никого вокруг.
– Здравствуйте, – сказал он, когда женщина поравнялась со скамейкой, на которой он сидел. Нужно было, конечно, встать, но у него почему-то отказали ноги.
Она выронила свою веточку и побледнела. Ему показалось, что она даже перестала дышать. От неловкости он не знал, что говорить дальше, поэтому повторил еще раз:
– Здравствуйте.
Она молчала, но не уходила. Тогда он решился.
– Вы меня помните? Мы с вами знакомы.
О, разумеется, она его помнила. Хотя всеми силами старалась забыть. Зачем, зачем он опять здесь оказался?!
Он, похоже, понял ее замешательство и то, что правильнее всего было бы отвернуться, не заметить этой проходящей мимо женщины, сделать вид, будто он не помнит и не знает ее.
Однако она уже пришла в себя, и после первого порыва – уйти, убежать, скрыться, никогда больше не видеть этого человека – пришло решение: что ж, значит, судьба. И если судьба, так мудро ведущая ее по жизни, приготовила ей эту встречу, то она не станет ей противиться. Действительно, зачем ей снова мучиться, искать неизвестно кого, когда вот он, сидит здесь и поджидает ее.
– Здравствуйте, – отстраненно-вежливо ответила она и села рядом на скамейку.
Оба молчали. Вечер тихо опускался на парк, окутывал все сиреневыми сумерками, размывал очертания напряженно сидящих рядом мужчины и женщины и скрывал то, что было написано на их лицах… Мудрый, всевидящий, всепрощающий вечер! Теплый воздух благоухал розами – и зачем они садят здесь такое количество этих цветов, дающих тяжелый, пряный, возбуждающий чувственность аромат?
Никого не было в этом тихом уголке санатория, кроме них двоих. Рассмотрев и по достоинству оценив драгоценность, главная распорядилась выделить Липчанской даже не отдельную комнату, а комфортабельный гостевой домик с отдельными душем и туалетом. Коттедж, в котором ее поселили, был расположен достаточно далеко и от столовой, и от процедурных корпусов, но Арина только обрадовалась подобному уединению. Однако процедуры, которые, в сущности, были ей совершенно не нужны, она посещала исправно – это был своего рода ритуал, игра.
Она покосилась на человека, который чинно сидел рядом с ней на скамейке. Что, если и его считать просто частью этой игры? Если отбросить такие основополагающие слагаемые любых отношений, как чувства, то… То получится, что у нее с ним почти ничего и не было! Ни он, ни она не пылали любовью. У них не было никаких обязательств друг перед другом. Были просто… встречи, порожденные некой взаимной тягой, и все. Как тогда спросила главврач: «Половой жизнью не жили?» Вот это и была как раз постыдная, не скрашенная никакими чувствами половая жизнь. Отношения полов. Просто некие очень несложные отношения…
Он пришел к ней в комнату, потому что у нее вдруг отказали розетки. День был жаркий, Раиса с утра ушла к морю, а она читала, лежа на кровати, ибо решила посвятить эту неделю, оставшуюся до конца лечения, чтению. Ей надоело кружить вокруг санатория, примеряясь буквально ко всем проходящим мимо мужчинам. И каждый раз у нее падало и замирало сердце, и каждый раз она говорила себе: это не тот… не тот… не подходит… Она то бродила в парке, то выходила к вокзалу и один раз даже купила билет до Евпатории. Однако когда подошло время ехать, она передумала, разорвала толстенький картон проездного документа пополам и выбросила его в привокзальную урну. Что бы она делала в этой самой Евпатории? Она уговаривала себя, что хотела лишь посмотреть город, но знала, зачем туда едет. Чтобы бесцельно, до изнеможения разгуливать по улицам и искать то, что невозможно было найти. Ни здесь, ни в Евпатории, ни где бы то ни было. Этого просто не существовало в природе. Потому что она не знала, ни как это выглядит, ни как называется. Во всех книгах, которые она с упоением поглощала в течение всей своей жизни, людей всегда обуревали некие чувства. Чаще всего это были чувства сильные, вызывающие совершенно определенные отношения: любовь, ненависть, страсть… Ей нравились именно сильные чувства, долговременные отношения. Часто она воображала себя героиней романа: то становилась Джен Эйр, то была Наташей Ростовой, легкомысленного поведения которой она, кстати, не одобряла. И очень обрадовалась, когда Наташа нашла свое истинное счастье в лице Пьера Безухова. Его она находила похожим на Аристарха Сергеевича.
И что она может отыскать, пробродив по Евпатории весь этот жаркий длинный летний день? Она не найдет даже отголосков этих чувств. У нее не возникнет не то что влечения к случайному прохожему, но даже симпатии. Она, наверное, была просто не способна на мгновенно вспыхивающую страсть. Ей было совершенно незнакомо состояние «солнечного удара», так ярко описанное Буниным. Даже к Аристарху Сергеевичу, которому она сразу безоговорочно поверила, позволив увезти себя из колхозного захолустья, она вначале не чувствовала почти ничего, кроме безграничного уважения. Уважение впоследствии сменилось крепкой привязанностью, благодарностью и… любовью? Но что такое любовь?