– Вы мне список родственников напишите, – попросила Камышева, – и я…
– Вот. – Женщина быстро достала из сумки бумажку, и Маша подивилась такой оперативности. – Вот. Телефоны с мобильника списала, а адресов всех не помню. Да я денег одних сколько потратила, чтоб обзвонить всех… Объясняла, просила – и толку? Ритка сама виновата – ни с кем не общалась, кому теперь Мишка нужен, кроме нас… Но я его взять не могу, у меня отпуск кончился! – тут же испугалась Мишкина тетка и зачастила: – Вот Риткины, а Петькиных никого не знаю, а Риткиных всех… Да только и они его не возьмут. Кто ж согласится, если Ритка Петьку… того? Петькины родители, знаю, в деревне где-то, не то Белгородская область, не то где-то рядом. Совсем старые, куда им малого-то? А братуха его такой же козел, как и он сам… был.
Маша взяла мятую бумажку с телефонами погореловских родичей, и они с женщиной немного помолчали. Метрах в двадцати по перрону мальчишки ели мороженое, рассматривали электровоз, а терпеливый Гена ждал окончания разговора, изредка посматривая в их сторону.
– Я ему не говорила, что Петька… что отца… А Рита теперь что?
– Рита в травматологии, – холодно произнесла Камышева. – Но уже поправляется.
– А ей что… теперь будет?
– Суд решит. Но, наверное, оправдают – она просто оборонялась. Иначе бы он ее убил. А вы что, не знали, что муж постоянно Риту избивал?
– Да не наше это дело… семейное. Чего бы мы лезли? Она и не жаловалась! Я к Ритке схожу, передачку отнесу, – снова скороговоркой зачастила родственница. – А Мишку – не могу. Не просите. Не могу, и все!
«Да, Лысенко был прав. Значит, он все-таки знает женщин лучше, чем я», – сделала невеселый вывод Камышева. Этой тетке ни ребенок чужой не нужен, хотя бы и племянник, ни тем более зверь этот полосатый, которого Игореша вчера в отдел приволок.
– Тогда я его забираю, – решительно сказала Камышева и подняла сумку с камнями и шишками.
– Миша, Миша! – с облегчением закричала женщина. – Миша, иди сюда! С тетей пойдешь, – объявила она, когда он вприпрыжку подбежал, держа в руке недоеденное мороженое.
– А куда? К маме?
– Ну, сначала к маме, а потом видно будет, – решила Камышева, протягивая ребенку свободную руку.
– Пока, тетя Валя! – Мальчишка помахал в воздухе палочкой от мороженого. – Спасибо!
– В урну выбрось, – наставительно сказала Маша, ощущая в своей ладони маленькие горячие пальчики.
– Ага. Я знаю. – Он лучезарно улыбнулся ей и распахнул свои шоколадные глазищи. – Меня мама учила. А мы к маме прямо сейчас поедем?
– Сейчас, сейчас, – заверила его Камышева. На душе у нее скребли кошки.
* * *
Теперь курить можно было, ни от кого не скрываясь, но Кате все равно было как-то неловко делать это в мамином присутствии. Хотя сама мама, как оказалось, покуривает уже много лет. Пачка сигарет и зажигалка лежали в кармане ветровки, напоминая о том, что она взрослая девочка и может курить, когда захочет, где захочет и сколько захочет. Однако сейчас курить не хотелось, и она свернула с тропинки к привычной скамейке – посидеть, подумать. День повернул на вторую половину, а она до сих пор не сделала того, что они наметили с Викой. Болела голова, подташнивало и даже немного знобило, и она накинула ветровку, хотя на улице было вовсе не холодно.
Когда она уходила, мама посмотрела ей вслед, покачала головой, но говорить ничего не стала. Слишком уж дочь походила на своего отца. У того тоже на первом месте всегда была работа. Не потому ли они в конце концов развелись? Наверное, зря они тогда это сделали. Ничего у них не получилось: она осталась одна, он тоже, а вот Катя, похоже, страдала. И теперь их дочь так же одержима той же проклятой работой, которой отдавал всего себя муж. Или почти всего себя. Во всяком случае на ее долю оставалось совсем немного… Однако и этого немногого ей хватало… а потом почему-то стало не хватать. Почему? Она и сама не знала. Она хорошо разбиралась в растениях, с которыми работала почти всю свою жизнь, а вот в людях, судя по всему, так и не научилась. Иначе не ушла бы от мужа, а приняла его таким, каким он был – и они стали бы счастливы, да и Катя, которая обожала отца, тоже… Наверное, что-то изначально заложено в генах. Много тысячелетий назад человечество разделилось на земледельцев и охотников. Она сама – типичный пахарь, для нее ничего нет лучше земли и всего произрастающего из нее, цветущего и плодоносящего. Она любит сложный запах земли, ей нравится выходить в поле с рассветом. А вот ее дочь – чистой воды охотник. Унаследовала гены отца. Она без этого не может…
Вначале Ирина Сергеевна надеялась, что тяга к мужским играм в сыщики-разбойники – просто каприз переходного возраста и у ее девочки это пройдет. Однако теперь только и остается надеяться, что это пройдет со временем. И что у Кати когда-нибудь будет муж и семья, а у нее самой появятся внуки. Сейчас же ее дочь уделяла гораздо больше внимания работе, чем своей личной жизни. Ну, будем надеяться. Надеяться и ждать…
Скамья была прохладной и одновременно теплой. Катя только теперь заметила это странное сочетание и порадовалась: какое удивительное свойство имеет дерево – быть прохладным и одновременно теплым! Ветерок шелестел ладошками платана где-то в вышине; прилетела какая-то яркая крупная птица, села на беседку в двух шагах от Кати, почистила клюв о плеть плюща и, наклонив голову, уставилась на нее круглым глазом. Кажется, сойка?
В беседку Катя никогда не заходила и не знала, побывали ли там до нее. Почему-то она подумала, что нужно непременно в нее заглянуть, и встала. Птица издала отвратительный крик, грациозно вспорхнула и улетела. Это надо же – при такой красоте и такой голос! Катя пожала плечами. Ах да, есть еще и павлины. У них красота совсем уж непонятная – зачем, почему? – ни от зверя с таким хвостом не улетишь, ни под кустом не спрячешься. А голос совершенно невыносимый…
В беседке было почти темно от обвивавшей ее плотной стены плюща, однако совсем не сыро. Дощатый пол был не так уж плох, как ее предупреждали – по крайней мере под ногами не рушился, и даже следов запустения тут не было. Быстро привыкшие к сумраку глаза обежали все небольшое шестиугольное помещение – да, обрешетка действительно кое-где прогнила и осыпалась, наверное, из-за плюща, в котором скапливалась влага, и пол в местах примыкания к наружной стене тоже подгнил. А в целом приятное обособленное убежище для тех, кто хочет скрыться от посторонних глаз. Вдоль стен была устроена широкая скамья, и Катя сначала с опаской уселась на нее, а потом даже подпрыгнула – и ничего. Вполне надежно. Раздвинула рукой плющ – а вон и ее любимица, теплая-холодная скамейка, до нее буквально рукой подать. Интересно, откуда тогда вылезла собака? Ведь вход в беседку с противоположной стороны. Она встала на колени и заглянула под скамью. Так и есть, дранка здесь вся облетала, и у корней плюща прорыт лаз – видимо, собаки здесь бывали неоднократно. А это что? В щели между полом и стеной отсвечивала какая-то блестящая металлическая штучка. Катя встала на колени, с трудом засунула руку в дыру и попыталась достать предмет. После долгих усилий она наконец его нащупала и, ухватив, как пинцетом, двумя пальцами, извлекла. Она совсем не предполагала, что странный предмет, который она нашла, может иметь отношение к убийству или к возможному ограблению сейфа в подвале, поэтому спокойно вертела металлическую штучку в пальцах. На ключ совершенно не похож, хотя колечко на конце имеется… Или это брелок для ключей? Но почему такой странный? Брелок должен быть либо красивый, либо функциональный. Эта штучка явно не из разряда красивых. Значит, несет какую-то функцию. Какую? И это колечко для того, чтобы его привешивать… но куда? К ключам? На сигнализацию от машины тоже не похоже – просто небольшая трубочка с дырочкой посередине. Может быть, эта штукенция имеет какое-то отношение к сейфу? Но Катя тут же отмела эту мысль – сейфу по меньшей мере лет тридцать, да и ключи от него тоже старые. А то, что она вертела в руках, имеет современный дизайн. Только ни на что не похоже. И потеряли этот непонятный предмет совсем недавно – на металле не было следов ржавчины и он совершенно не потускнел. Может быть, его выронили здесь буквально вчера? Катя перевернула трубочку и зачем-то попыталась посмотреть в нее. На лицо ей упало несколько капель. Ага, значит, потеряли ее до дождя, догадалась она, иначе внутри трубка была бы сухая. И, скорее всего, обронили ее до последнего дождя, потому что от долгого лежания и росы она поржавела бы. Интересно, что это все-таки за вещичка и зачем она нужна? Повертев еще немного странную штукенцию в пальцах, она небрежно сунула ее в карман и вскоре позабыла о ее существовании.